Превратности судьбы, или Полная самых фантастических приключений жизнь великолепного Пьера Огюстена Карона де Бомарше

– Нет, мне ещё никогда не приходилось видеть подобного чудодея! Всё, что говорит Бомарше в защиту своего сочинения, куда выше по уму, по оригинальности и даже по юмору, чем самые забавные сцены его новой комедии!

Пьер Огюстен ещё раз выходит из сражения победителем. Его друг, принц Нассау-Зиген, готов лично бежать к королю и требовать разрешить постановку. Пьер Огюстен на этот раз удерживает его. Дело сделано. И в самом деле, королю ничего не остается, как забыть свой малоудачный приговор, окончательно и навсегда, махнуть рукой, в том смысле, что вам же, мол, хуже, и произносит:

– Пусть так…

Глава девятнадцатая

Последний триумф

И становится ясно, что медлить нельзя. Короли переменчивы. Людовик ХV1 уже отменял готовый к постановке спектакль, и умудрился отменить его за десять минут до начала. Стало быть необходимо спешить, необходимо спешить со всех ног. И автор и актеры спешат. Премьера назначается на двадцать седьмое апреля 1784 года. Пока ещё никто не знает, что этот день войдет в историю французской сцены как второй или третий из её величайших дней. Пока что об этом не думают. Пока что все мысли заняты тем, как бы связать короля по рукам и ногам, чтобы у него не хватило решимости наложить свой запрет.

Кому-то приходит в голову великолепная мысль. Пусть это будет бесплатный спектакль, в знак признательности автора и актеров Французской комедии своему королю, явившему им свою милость. Так сказать, подарок короля народу Парижа. Только двести мест отдается избранной публике. Восемьсот мест может занять кто угодно, у кого хватит энергии эти места захватить. Ах, какой ход! Какой замечательный ход! Пусть весь Париж будет у входа в театр. Вот и посмотрим, посмотрим тогда!

Премьера назначается на шесть часов вечера. Священнодействие имеет быть в новом помещении Французской комедии, что возле Люксембургского сада. И что же? Нетерпеливая публика с восьми часов утра двадцать седьмого числа начинает собираться перед решеткой, которая закрывает подходы к театру. Кому же не хочется своими глазами видеть ту пьесу, которую три года маринует король? Кому же не хочется своими глазами видеть ту пьесу, которую написал всем известный Пьер Огюстен Карон де Бомарше? Разумеется, хочется всем, и врагам и друзьям.

К десяти часам утра набирается четыре или пять тысяч будущих зрителей и угрожают ворваться силой, если им не откроют решетку. Экипажи избранной публики, наделенной именными билетами, выстраиваются до самого берега Сены, забивают все соседние улицы и наглухо перекрывают движение, так что их седокам приходится за несколько кварталов добираться пешком. Толпа крайне возбуждена. В полдень нервы её не выдерживают. Те, кто опоздал, уже понимают, что им не достанется мест. У них остается единственная возможность превратиться в счастливых зрителей из презренных зевак: прорваться силой. Они напирают. Передние ряды втискиваются в решетку. Запоры трещат. Решетка распахивается. Полиция разбегается в разные стороны. Толпа взбирается по ступеням и ждет у дверей. Трое обладателей бесценных билетов задыхаются в давке. Три трупа так и стоят в спрессованной, нетерпеливой толпе, и даже соседи не замечают покойников.

Пьер Огюстен как будто сохраняет спокойствие. С самого утра он ускользает от преданных друзей, даже от Гюдена де ла Бренельри. Муки автора, который жаждет успеха и страшится провала, ещё впереди. А пока он жаждет тишины и покоя, чтобы приготовить себя к неминуемым испытаниям. Он приглашает отобедать аббата Сабатье и аббата Калонна, родного брата министра финансов. Они неторопливо беседуют о высоких посторонних предметах и наслаждаются изысканными блюдами и лучшим вином. Обед длится долго, но он всё же окончен. Пьер Огюстен поднимается и любезно приглашает в театр своих сотрапезников:

– Обещаю, что шуму будет хоть отбавляй.

Он пробует шутить, но, вопреки обыкновению, шутит тяжеловесно и неуклюже:

– Я в радости зачал мое дитя. Да будет угодно богам, чтобы оно родилось без мук. Правду сказать, моя беременность была не очень счастливой, и вот у меня начинаются первые схватки. Мне понадобится что-нибудь укрепляющее. Во время родов именно от вас я жду духовной поддержки.

Они отправляются и попадают в театр со служебного входа, который успешно охраняет полиция. За кулисами творится настоящий бедлам. Бледные актеры бродят и сидят как потерянные, как и автор, страшась провала и желая успеха. Самые догадливые из именных приглашенных тоже проскальзывают служебным входом и забивают уборные актеров и коридоры. Многие запасаются провиантом и тут же обедают. Менее догадливые всему Парижу известные дамы выпрашивают у них хоть кусочек, глотая слюну. Маркиза де Монморен! Мадам де Сенектер!

Боже мой! Глядя на них тревожные предчувствия поневоле проползают в беззащитную душу и принимаются плести всевозможные страхи. Пьер Огюстен пробирается на сцену сквозь эту толпу, приникает к занавесу, в котором всегда имеется заветный глазок, и оглядывает кипящий, шумящий, смеющийся зал.