Превратности судьбы, или Полная самых фантастических приключений жизнь великолепного Пьера Огюстена Карона де Бомарше

Он женится. На ком? Это может показаться невероятным, но жениться он Мари Луиз Виллермавлаз, с которой в полном согласии живет в одном доме самой что ни на есть семейной жизнью вот уже около шестнадцати лет. Спохватился, можно сказать! Впрочем, у него имеются оправдания. Он знакомится с ней в тот момент, когда у него мошенническим путем отбирают права человека и гражданина, а без этих прав жениться нельзя, можно разве что вступить в тайный брак, а он ни о каких тайных браках и слышать не хочет. Собственно, полностью вернуть эти права ему удается лет семь или восемь назад, можно бы было жениться, тем более что как раз тогда у него и Мари Луиз родилась дочь Эжени. Так ведь нет, он с головой уходит в американскую эпопею и в эпопею с изданием сочинений Вольтера. О женитьбе, стало быть, некогда даже подумать.

И вот тишина. Времени для размышлений сколько угодно. Эжени уже девять лет. Она уже понимает вполне, что её положение в этом доме несколько странно, несмотря даже на то, что души в ней не чают и мать и отец. К тому же к отцу незаметно подкрадывается почтенный возраст, пятьдесят четыре года, это не шутка. Самое время подумать о будущем дочери и жены. Самое время закрепить за ними права наследства и на этот дом, и на его капиталы. Итак, хоть и с большим опозданием, он идет под венец.

Разумеется, он это мероприятие не отнимает у него много времени. Чем же он занимается? Ну, занятия он себе находит всегда, и трудно удивляться после того, что мы уже знаем о нем, если он подыщет себе самое невероятное в его положении, самое фантастическое занятие. Да, именно так. Пьер Огюстен пишет оперу!

С музыкой он связан с самого детства. Можно подумать, что в час рождения в его колыбель была положена флейта. Он очень рано в совершенстве овладевает этим замечательным инструментом и не расстается с ним уже никогда. Он берет флейту с собой в путешествия, благо она не занимает много места ни в каком багаже. Он всегда находит минутку, чтобы поиграть на ней, просто так, для себя. Он и другими музыкальными инструментами владеет с большим мастерством, особенно арфой. Можно даже сказать, что именно на арфе он в свое время въехал в королевский дворец. Он сочиняет песенки, распевает их сам и потом их поет весь Париж. Можно также припомнить, что в его комедиях тоже непременно поют.

Но опера, черт побери! Не слишком ли этой смелый замах? Очень смелый, конечно, однако смелый не слишком, особенно для того, кто нигде и ни в чем не знает преград. В этом жанре он пробует свои силы давно, правда, без большого успеха. Он и «Севильского цирюльника» задумывает комической оперой. Эту комическую оперу с присущей ему настойчивостью он пробивает на сцену. Как и полагается для истинного таланта, она терпит поражение, подобно его первым комедиям, от чего его талант только крепнет. Знающие люди убедительно растолковывают ему, что пока что это никакая не опера, что её постановку следует пока отложить и ещё довольно много поработать над ней. Он соглашается. В результате малоудачная комическая опера становится блестящей комедией, которая приносит ему первый и настоящий успех.

После это друга его комедия доставляет ему новый и тоже блестящий успех. Его ставят рядом с Мольером, да он и сам уже сознает, что этими двумя пьесами входит в историю французской драматургии. Его талант набирает громадную силу. Он чувствует, что теперь ему всё по плечу. Даже и опера? Конечно, и опера, мой дорогой!

И этого мало. Он давно до крайности недоволен состоянием французской и всей европейской оперной музыки. В сущности, французская и европейская опера пока что не существует. Из чего состоит всякая опера? На этот вопрос ответит даже профан: из либретто и собственно музыки. Так вот, для его современников, пишущих музыку, либретто как бы не существует. Обойтись без либретто они, конечно, не могут. Иногда они в качестве либретто берут первые случайно попавшие тексты, иногда специально заказывают их либреттистам, однако делают это чуть не с презрением, поскольку не собираются считаться ни с какими либретто. Плевать они хотят на либретто, попросту говоря. Получив либретто, для проформы выставив его в заголовке, они не обращают на него никакого внимания и сочиняют музыку, иногда гениальную, которая не имеет к либретто частенько ни малейшего отношения.

Пьеру Огюстену, мастеру текста, это претит. Необходимо здесь подчеркнуть, что хоть он и выступает в этом деле новатором и опережает свой век, подобно многим его начинаниям, но он вовсе не одинок. Другой мастер, кстати, приятель его, мастер музыки, Глюк, часто морщится и произносит свою любимую фразу о том, что французская опера слишком воняет музыкой. Именно воняет, другого слова он подбирать не желает.