Выше мы видели, как в позднюю эпоху этого режима даже люди, стоящие по своему статусу выше всех остальных король и королева, члены королевского дома с их придворными дамами и кавалерами, — до такой степени превратились в пленников своего собственного церемониала и своего этикета, что исполняли его предписания, хотя это исполнение было для них тяжким бременем, потому, что каждое действие, каждый шаг в этом этикете представляли собою известную привилегию определенных лиц или семейств по отношению к другим лицам и семействам, и потому, что любое изменение одной-единственной традиционной привилегии в пользу одних лиц вызывало недовольство, а чаще всего и активное сопротивление других привилегированных семейств и групп, которые опасались, что, затронув одну-единственную привилегию, могут затронуть в конце концов и другие, в том числе и их собственные. То, что мы могли наблюдать здесь на примере этикета и церемониала в придворных кругах, символично для отношений между привилегированными элитами ancien régime вообще. Идет ли речь о монопольном преимущественном праве на занятие определенных должностей или на иные источники дохода, или о привилегиях в ранге и престиже — все эти разнообразно иерархизированные привилегии были своего рода собственностью не только королевской семьи и ее придворных, но и, в широком смысле, «дворянства шпаги» и чиновной знати или налоговых откупщиков и финансистов, которые все, несмотря на множество перекрестных связей, сохраняли в себе признаки особых групп с различного рода привилегиями. И эту свою собственность каждая группа, каждая семья старалась сберечь и защитить от всех угроз — довольно часто даже от угрозы, исходившей от приращения привилегии других. Людовик XIV еще обладал достаточной властью, чтобы, в определенных границах, увеличивать и уменьшать частные привилегии и таким образом управлять этим многополюсным механизмом напряжений в соответствии с потребностями позиции короля. Людовик XVI, вместе со всей разветвленной династией королевского семейства, уже был пленником этого механизма напряжений и взаимозависимостей. И не он управлял им, а сам этот механизм, в известной степени, управлял королем. Он, как таинственный вечный двигатель, принуждал всех составлявших его людей отстаивать в непрестанной конкурентной борьбе друг с другом привилегии — основу своего существования — и при этом, насколько возможно, оставаться на прежнем месте. Это сцепление, этот социальный «клинч», заставлявший каждую группу топтаться на месте в постоянном страхе возможного смещения баланса власти не в ее пользу, обрекал на неудачу любую попытку сколько-нибудь радикальной реформы системы власти изнутри, если ее осуществляли люди, которые происходили из среды самих этих привилегированных элит. В попытках реформ конечно же не было недостатка, и теоретических предложений о реформах того или иного рода было вели кое множество. Но эти идеи редко опирались на реалистический анализ этой фигурации привилегированных лиц.
При этом необходимость реформы становилась тем очевиднее, чем сильнее становилось давление на привилегированные элиты со стороны непривилегированных групп. Только, чтобы правильно понять эту ситуацию, мы не должны забывать, что в обществе старого порядка, несмотря на физическую близость, например, к собственной прислуге, социальная дистанция, отделявшая привилегированные группы от тех, кого они сами называли «народом», — массы непривилегированных — была очень велика Основная масса привилегированных еще жила в относительно замкнутом мире — замкнутом тем более герметично, чем выше был их общественный ранг. Представление о том, что можно развивать свою страну, поднимать уровень жизни своего народа, было еще чуждо большинству этих люден. Оно едва ли соответствовало их ценностным установкам. Сохранение их собственного привилегированного существования еще было для них само целью. То, что происходило в массе населения страны, было абсолютно вне их поля зрения. Большинство привилегированных это не интересовало. Поэтому они едва ли предчувствовали, что накапливалось там, в этих массах. Невозможно было расколоть лед прочно застывших общественных напряжений между самими верхними слоями, и потому этот лед, в конце концов, взорвало половодье, поднявшееся снизу.