Придворное общество

Он видит, что во вкусе короля, в том, как король и нанятые им люди оформляют сады и парки, выражается та же самая тенденция, что и в отношении короля к дворянству и к своим подданным вообще. И Сен-Симон противится этой тенденции и в том, и в другом виде. Вкусу короля соответствует, чтобы и деревья и растения в королевском саду группировались в ясные, легко обозримые формы, как придворные при исполнении церемониала. Кроны деревьев и кусты должны быть подстрижены так, чтобы исчезли любые следы беспорядочного, бесконтрольного роста. Дорожки и клумбы должны быть устроены так, чтобы в структуре садов обнаруживалась та же ясность и элегантность организации, что и в строении зданий королевского дворца. Здесь, в архитектуре строений и садов, в совершенном подчинении материала, в абсолютной обозримости и правильном порядке подчиненного, в совершенной гармонии частей целого, в элегантности живых орнаментов, служащих дополнением элегантности движений короля и придворных дам и господ вообще, в точно высчитанных размерах и протяжении садов и зданий, которые, помимо всех практических целей, служили также саморепрезентации могущества короля, мы, может быть, более полно приближаемся к идеалам короля, чем наблюдая за тем, как он контролировал и подчинял себе людей. Сен-Симон был герцогом и принадлежал к высшей французской знати, и, если можно верить его собственным словам, он никогда не мог примириться с тем, что с ним обращаются (более или менее) как с подданным, одним из бесчисленного множества всех прочих подданных. Понятно и в то же время симптоматично, что он ненавидит садовую архитектуру короля, это тиранство над природой. Его вкус более расположен к английской садово-парковой культуре, которая оставляет значительно большую свободу самостоятельному росту кустов, деревьев и цветов. Ведь эта культура соответствует вкусу высших слоев такого общества, в котором короли и их представители неспособны были надолго утвердить за собою единовластное или абсолютистское господство.

4.

Эту взаимосвязь между определенной группой людей и характерным для нее восприятием природы можно достаточно отчетливо проследить в развитии французского дворянства начиная с XVI века. В раннюю эпоху стягивания знати к королевскому двору чувство удаления от сельской жизни, оторванности от земли и тоски по исчезнувшему мир) еще довольно часто соответствует вполне реальному опыту:

«Ах, и нас, проводящих свою жизньна неведомом берегу чужой реки,несчастье также влечет петь эти печальные стихи…»

Это — слова Иоахима дю Белле, одного из великих лириков Франции первой половины XVI века (1522–1560). Еще отчетливее этот приобретенный в ходе стягивания знати к королевскому двору опыт «отрыва от земли» и навеваемая им меланхолическая тоска обнаруживаются в следующих стихах дю Белле[210]

:

«Увы, когда же я вновь увижу мою маленькую деревнюИ дым над печной трубой и когда жеЯ вновь увижу засов моего бедного дома?Мне больше нравится жилище, которое стоит перед моими глазами,

Чем горделивые фасады римских дворцов…Больше моя галльская Луара, чем латинский Тибр,Маленький холм Лира больше, чем Палатин.Тонкая черепица кровли нравится мне больше сурового мрамора

И анжуйские ароматы — больше римского воздуха».

Мы слышим жалобу дворянина, обреченного жить в столице, тоску отягощенной души которого мы постепенно учимся понимать как тоску романтическую. Это тоска, которая не может найти себе исполнения. Жизнь в большом свете столицы становится все неизбежнее. Принуждение, от нее исходящее, тягостно; но даже если бы клетка была открыта, убежать из нее не удалось бы, потому что узы, приковывающие придворного к большому свету, стали частицей его самого. Он мог бы возвратиться на родину своих предков, но не смог бы найти там того, что он ищет. Вольная сельская жизнь поры его детства превратилась в мечту, как и само детство. Даже самый великий человек в этом братстве поэтов XVI века, который уже вполне научился жить, как подобает придворному, и настроен вполне монархически, — Ронсар (1524–1585), стоявший в центре знаменитой Плеяды, описывая свою юность, говорит[211]:

«Мне не было и пятнадцати лет, когда холмы, и леса,И воды нравились мне больше, чем королевский двор».