Придворное общество

Сам тип любовных отношений, которые мы здесь встречаем, оказывается проявлением этой обостренной способности контролировать свои аффекты, дистанцироваться от людей в их взаимных отношениях и от самого себя. Такая способность соответствует описанной выше смене конфигурации людей и, в особенности, изменению взаимозависимостей в ходе нарастающей централизации государственной власти и все более заметному формированию аристократических элит. При этом немаловажно, что идеал любовных отношений, стоящий в центре всей «Астреи», представляет собою, собственно, идеал не высшей и самой могущественной придворной аристократии, а скорее идеал среднего слоя аристократии. Д’Юрфе совершенно сознательно противопоставляет этот идеал как более благородный, чистый и цивилизованный любовный этос пастухов и пастушек — то есть представителей нижестоящего по рангу слоя дворянства — более вольным и чувственным любовным нравам господствующей придворной аристократии. Легко может воз никнуть впечатление, будто «Астрея» — совершенно аполитичное, «сугубо литературное» произведение. Проблемы любви находятся в центре всего романа. Подобно многим другим людям эпохи гражданских войн, которые тщетно боролись против человека, ставшего королем и отныне находящегося в центре двора, а отчасти, конечно, и против растущей власти монарха, д’Юрфе отложил в сторону свой меч и творит теперь для уставших от войны людей мечту о простой и мирной пастушеской жизни. Однако он все же, на идеологическом уровне и идеологическими средствами, продолжает эту борьбу в своем романе. Простая, добрая, свободная жизнь низших по своему положению пастухов и пастушек снова и снова противопоставляется нравам и обычаям знатных придворных дам и господ — подлинных властелинов этого мира. А повторяющийся акцент на различии в любовном поведении двух этих групп особенно отчетливо показывает нам продолжение борьбы на другом уровне. Теперь это происходит в форме полемики между двумя различными ценностными установками, в форме протеста против становящегося все более неизбежным стягивания знати к королевскому двору, в форме полуприкрытого спора с господствующей придворной аристократией. «Астрея» показывает нам в ранней, но весьма парадигматичной форме взаимосвязь между двумя аспектами сильного цивилизационного сдвига. Этот сдвиг — где-то раньше, где-то позже — можно наблюдать в европейских обществах начиная примерно с XV века. С одной стороны, универсальное превращение стороннего принуждения в самопринуждение, усиленное формирование совести, так называемая «интериоризация» социального принуждения в форме «этоса» или «морали». С другой стороны, движения, направленные на то, чтобы избежать цивилизационного принуждения путем ухода из цивилизованного общества в оазисы более простой, преимущественно сельской жизни, отчасти играя, отчасти всерьез. Этот цивилизационный сдвиг состоит в возникновении взаимосвязи между усилением самопринуждения и уходом из него в мир грез. Уже здесь мы видим, что эта цивилизационная диалектика импульсов в формировании совести, в морализации, в «ингериоризации» цивилизационного принуждения и сдвигов, рождающих попытки бегства от цивилизационного принуждения или мечты о таком бегстве, наблюдается чаще всего в средних слоях дворянства, в слоях, ведущих борьбу на два фронта. Этот раскол почти не наблюдается в самых высших и могущественнейших господствующих слоях — и мы видим, почему это именно так. Некоторые черты этого раскола обнаруживаются в развитии не только средних слоев буржуазии, но уже и в любовном этосе изображенных в «Астрее» средних слоев дворянства.

11.