Придворное общество

Но позже эта связь во многом ослабла, и характер акта этикета как фетиша престижа выступил явно и неприкрыто. И тогда именно здесь особенно легко обнаружить тот механизм, который произвел на свет этикет и постоянно вновь порождал его в этом обществе. После того как в рамках этикета была создана иерархия приоритетных прав, она поддерживалась уже одной только конкуренцией людей, вовлеченных в эту механику и ею же привилегированных. И разумеется, люди стремились сохранить за собою любую, сколь угодно малую, привилегию и закрепленные в ней возможности обретения власти. Система распространялась сама собою таким же точно таинственным образом, как, скажем, хозяйство, освобожденное от свойственной ему цели обеспечения потребностей. В эпоху Людовика XVI и Марии-Антуанетты люди жили, в общем и целом, все еще при том же этикете, что и при Людовике XIV. Все участники этикета, начиная от короля и королевы и до знатных особ различных ступеней, давно уже лишь нехотя несли его бремя. Мы имеем достаточно свидетельств тому, насколько этот этикет утратил свою ценность в ходе того процесса ослабления связей, о котором мы уже говорили. Тем не менее, до самой революции он продолжал существовать в полном объеме; ведь отказаться от него значило бы всем, от короля до камердинера, отказаться от привилегий, потерять возможности обретения власти и ценностей престижа. Нижеследующий пример наглядно показывает, как этот придворный этикет под конец работал уже совершенно «вхолостую», как вторичные функции власти и престижа, в которые были вовлечены люди, в конечном счете, сумели подавить и первичные функции, которые они под собою скрывали[84]

. «Утренний туалет» королевы происходил аналогично «утреннему туалету» короля. Служащая фрейлина двора имела право подавать королеве рубашку при одевании. Дворцовая дама надевала ей нижнюю юбку и платье. Но если случайно приходила одна из принцесс королевской фамилии, то уже ей принадлежало право набросить рубашку на плечи королевы. И вот дамы полностью одели свою королеву. Ее камеристка держала рубашку и только предоставила ее фрейлине двора, как вошла герцогиня Орлеанская. Фрейлина двора возвратила рубашку камеристке, которая только что хотела передать ее герцогине, как вступила в комнату высшая ее рангом графиня Провансальская. Теперь рубашка снова отправилась к камеристке, и только из рук графини Провансальской ее, наконец, получила королева. Все это время она должна была стоять рядом в костюме Евы и наблюдать, как дамы делают комплименты, передавая друг другу ее рубашку. Бесспорно, Людовик XIV никогда не потерпел бы такого подавления этикетом основной цели действия. Однако та душевная и общественная структура, которая, в конечном счете, и производила этот «холостой ход», была заметна уже и в его эпоху.

6.

Эту структуру стоит прояснить подробнее, ибо именно в этой связи мы сталкиваемся со своеобразными чертами того принуждения, которое оказывают друг на друга взаимозависимые люди в составляемых ими группах, подобные коим мы находим также во многих других обществах. Этикет и церемониал, как показал этот пример, все более и более становились таинственным, как призрак, perpetuum mobile, который продолжал существовать и вращаться совершенно независимо от всякой непосредственной полезной ценности. Вперед его двигала конкуренция вовлеченных в него людей за более высокий статус и возможности власти в их отношениях меж собой. Точно так же по отношению к массе исключенных из этого круга ими руководила потребность в иерархически четко распределенном престиже. В конечном счете, эта необходимость борьбы за всегда находившиеся под угрозой возможности обретения власти, статуса и престижа была решающим фактором, в силу которого все участники этой борьбы в иерархически составленной структуре господства взаимно обрекали друг друга на исполнение ставшего для них бременем церемониала. Ни одно из лиц, составлявших фигурацию, не имело возможности инициировать реформу принятого порядка. Любая, самая малейшая попытка ре формы, изменения тонкой системы натянутых отношений неотвратимо производила потрясение, сокращение или даже отмену определенных привилегий и приоритетных прав тех или иных лиц либо целых семейств Покушение на такие возможности власти или тем более отмена их была своего рода табу в господствующем слое этого общества. Такая попытка натолкнулась бы на сопротивление широких слоев привилегированных лиц, которые, возможно не без основания, опасались, что вся структура господства, наделившая их привилегиями, окажется под угрозой или падет, если будет затронута даже малейшая деталь традиционного порядка. И все оставалось по-старому.