Придворное общество

Придворные наблюдения за людьми, как уже было сказано, возникают не из охоты к теоретическим рассуждениям, но из непосредственной необходимости общественного существования, из нужд социального общения. Наблюдение за людьми составляло основу обращения с ними, так же как последнее составляло основу первого. Одно должно было подтверждаться в другом, одно оплодотворяло другое. В согласии с этим и общение, соответственно целям общения, всякий раз было тщательно рассчитано. Поясним эту выверенность стратегии в обхождении с людьми на одном примере. Речь идет об одной беседе Сен-Симона с тогдашним дофином, внуком Людовика XIV[100]

. Сен-Симону, как он сам говорит, важно было показать будущему королю то унижение, которое приходилось сверху и снизу терпеть собственной касте Сен-Симона, герцогам и пэрам, «грандам», с одной стороны — от принцев крови и короля, с другой стороны — от министров.

Сен-Симон действует при этом следующим образом:

«Я начал принципиально приближаться к тому, чтобы поговорить обо всем, что касалось достоинства нашего сословия; я заботился о том, чтобы осторожно обрывать все высказывания, которые удаляли нас от темы, — все ради того, чтобы возобновить беседу и пройтись по самым раз личным аспектам. Я начал с того, что затронул самое важное, потому что я уже знал, насколько он чувствителен в отношении этих тем…[101]

Я побудил его вспомнить с новой силой о том, насколько странными были претензии к Монсиньору баварского курфюрста… Я подтолкнул его к естественным размышлениям о том чрезвычайном зле, которое причиняется королям и их короне из-за потворства к подобным недоразумениям… Я совершенно ясно показал ему, что ступени, ведшие вниз к этому положению, совпадали с теми, которые прошли мы…[102]

Далее я перешел к сравнению положения испанских грандов с положением наших герцогов и пэров и убедился в том, что это предоставило мне хорошее поле… Затронув Англию, государей Севера и всю Европу, я без жалости показал, что только во Франции, среди всех стран континента, знать страдает так, как не потерпели бы ни в одной иной стране… Дофин, актив но внимавший, наслаждался моими соображениями, доканчивал фразы вместо меня, жадно впитывал все эти истины. Беседа была приятной и поучительной… Дофин… разгорячился…[103] и жаловался на неосведомленность и недостаток внимания со стороны короля. В отношении всех этих тем мне не требовалось ничего большего, чем просто последовательно открывать и представлять все эти темы Дофину и затем следить за ним. Я оставлял ему удовольствие говорить, показывать мне, насколько он образован, позволял ему убеждать себя самого, горячиться, пикироваться. Я мог наблюдать за его чувствами, за его манерой убеждать и воспринимать впечатления, что позволяло мне извлекать пользу из этих наблюдений и с большей легкостью теми же средствами увеличивать его убежденность и возбуждение. И так было с каждой темой: я меньше старался найти доводы и оговорки, нежели переходить с одного сюжета на другой. Цель была в том, чтобы про демонстрировать ему умеренность, которая подталкивала его разум, его чувство справедливости, его убежденность, исходящую уже от него самого, его доверие. Это оставляло ему время говорить и говорить и все более приятно и прочно внушать себе самому мои чувства и мои взгляды на каждую из этих проблем, различных внешне, но на самом деле составляющих одно по сути…»