В одном военном лагере оказались вместе король Англии, испанские гранды и один французский принц. Французскому принцу в высшей степени неприятна та непринужденная манера, в которой испанские гранды общаются с английским королем. Он решает сделать им на этот счет внушение. Он приглашает грандов, вместе с королем, к себе в гости. Все вместе входят в покои и, к изумлению гостей, видят уставленный блюдами стол, который, впрочем, накрыт только на одну персону. Стоит один-единственный стул. Французский принц просит английского короля занять свое место. Прочие гости вынуждены остаться стоять, а французский принц намеревается, стоя за стулом короля, прислуживать ему за столом. Так требовал французский церемониал. Король ел один, высшая знать прислуживала ему. Другие стояли рядом на подобающем удалении. Английский король протестовал, испанцы яростно негодовали на такое оскорбление. Хозяин дома заверил, что, после того как король откушает, как ему полагается, прочие гости найдут в другой комнате богато накрытый стол. Понятно: этот принц желает непреложного соблюдения этикета; его унижение и дистанция по отношению к королю, которой тот, как англичанин, вовсе не требует, есть для француза сохранение его собственного существования как принца. Он желает следовать этикету даже здесь, где его не требуют сверху, потому что при пренебрежении дистанцией по отношению к королю ему самому угрожает такое пренебрежение дистанцией со стороны людей, низших его рангом.
Тем самым мы выделили определенный слой личных и социальных коллизий, в которых живут придворные люди. Стало очевидно, что речь здесь поначалу еще не идет о специализированных отношениях экономической взаимозависимости — хотя, разумеется, экономические факторы принуждения также вмешиваются в строй придворной жизни и видоизменяют его. Стремление к престижу и к сохранению дистанции здесь невозможно объяснить из одного стремления к экономическим возможностям, хотя оно и становится реальным при определенной экономической ситуации. Сословный этос придворного человека не есть замаскированный этос экономического поведения, но нечто сущностно от него отличное. Существование на дистанции и в блеске престижа, т. е. существование в качестве придворного, является для придворного человека совершенно самоценным.
Здесь обнаруживается некоторая позиция, социологический анализ которой имеет значение и за пределами нашей непосредственной темы. Всякая сколько-нибудь стабилизировавшаяся элитная, т. е. выделенная, группа, каста или общественный слой подвержена социальному давлению снизу, а часто и сверху. Мы со всей определенностью констатируем здесь как закономерность структуры подобных общественных единиц, что для каждой такой группы или для принадлежащих к ней людей само их существование в качестве членов элитной единицы общества, полностью или частично, является самоценностью и самоцелью. Сохранение дистанции становится решающим двигателем и определяющим фактором их поведения. Ценность этого существования не нуждается для принадлежащих к элите людей ни в каком обосновании, и прежде всего ни в каком объяснении соображениями какой-либо пользы. Они не задают вопросов о его некоем другом смысле, лежащем в мире вне этого существования. И где бы ни присутствовали в обществе отдельные элитарные тенденции, там проявляется тот же феномен.
Понятийный аппарат, все мышление таких элитных единиц общества определяется этой структурной закономерностью, этим самоценным характером социального существования как такового, этим неотрефлектированным экзистенциализмом. Символы или идеи, в которых эти общественные единицы высказывают цель или мотивацию своего поведения, всегда имеют поэтому характер фетиша престижа; они как бы в субстанциализированном или в собранном виде заключают в себе весь престиж, на который претендует для себя это общество в силу своего существования как элиты.