Придворный

– Все качества хороши и полезны, если клонятся к доброй цели, – ответил синьор Оттавиано. – А на войне важнее всего та истинная твердость, которая освобождает душу от смятения страстей, так что она не только не боится опасностей, но и не придает им значения. Не менее важны стойкость и терпение, чтобы душа оставалась непоколебимой при любых ударах судьбы. Затем, как на войне, так и вообще подобает иметь качества, подразумеваемые понятием о честном человеке: справедливость, сдержанность, умеренность. Но куда больше нужда в них в мирное время, на досуге, – ибо часто люди в благоденствии, при отсутствии забот, когда им благоволит судьба, становятся несправедливы и необузданны, позволяя себе растлеваться удовольствиями; так что именно в мирное время люди сильнее всего нуждаются в этих добродетелях, ибо досуг слишком легко допускает злые обычаи в души. Поэтому в древности и говорили, что рабам не нужно давать досуга{472}. И полагают, что египетские пирамиды строились для того, чтобы держать народ занятым, ибо весьма полезно каждому быть привычным к перенесению тяжелых трудов.

Имеется много и других весьма полезных добродетелей; но достаточно и уже названных. Сумей я преподать моему государю такие, и столь же добродетельные, уроки, как те, что мы здесь наметили, я счел бы себя вполне достигшим цели, стоящей перед добрым придворным.

XXIX

– Синьор Оттавиано, – оживился синьор Гаспаро, – коль уж вы так расхвалили правильное воспитание, сказав, что, по-вашему, именно оно прежде всего другого наделяет человека достоинствами и делает его добрым вообще, – я хотел бы знать: то обучение, в котором придворный будет наставлять своего государя, нужно начинать с обыкновения, с повседневных навыков, чтобы государь ими приучался к добрым поступкам как бы непроизвольно? Или же надо начинать с общих основ: доходчиво показать ему, каково добро, каково зло, и, прежде чем он выйдет в путь, дать ему понятие, каков добрый путь, чтобы им идти, и каков дурной, чтобы от него держаться подальше? Словом, вводить добродетель в душу и закреплять ее в ней надо через разум и понимание или же через навык?

– Вы заводите меня в слишком долгий разговор, – отозвался синьор Оттавиано. – Но чтобы не казалось, будто я уклоняюсь от ответа, скажу. Как мы состоим из души и тела, так и душа в нас разделяется на две части: в одной живет разум, в другой – вожделение. Как в зачатии человека тело предшествует душе, так неразумная часть души предшествует разумной. Это показывает пример детей, в которых почти сразу после рождения видны гнев и жадность; затем, с течением времени, проявляется и разум. Поэтому нужно заботиться о теле прежде, чем о душе, и сначала о желаниях, а потом о разуме, – но заботиться о теле ради души, о желаниях – ради разума. Ибо как умственная добродетель совершенствуется учением, так нравственная добродетель – навыком. Так что сначала нужно обучать через навык, чтобы он руководил желаниями, еще не причастными разуму, тем самым направляя их к добру, а затем укреплять их посредством понимания, которое хоть и позднее являет свой свет, но дает способ полнее применять добродетели тому, кто уже хорошо закалил душу постоянной привычкой. По моему мнению, главное – чтобы постоянной привычкой в нас стало добро.

XXX

Здесь синьор Гаспаро вновь остановил синьора Оттавиано:

– Прежде чем вы продолжите, позвольте узнать, как именно предполагаете вы заботиться о теле, раз уж сами сказали, что сначала надо заниматься им, а потом душой.

– Спрашивайте об этом упитанных и румяных, – ответил, улыбаясь, синьор Оттавиано. – Мое тело, как видите, не из самых ухоженных. А вообще на эту тему можно рассуждать в самом широком охвате, начиная с того, в какое время лучше всего жениться, чтобы дети были ни слишком близки к отцу по годам, ни слишком далеки, потом говорить о занятиях с детьми и их воспитании с самых первых дней после рождения и позднее, чтобы растить их правильно сложенными, здоровыми и крепкими.

Тут синьор Гаспаро, пряча улыбку под серьезной миной, сказал:

– Мне думается, ради того, чтобы дети выходили хорошо сложенными и красивыми, женщинам больше всего понравилось бы быть общими, как предлагает Платон в своем «Государстве», и именно таким образом, как учит он.

– Да перестаньте же, – рассмеялась синьора Эмилия. – Мы помирились с вами при условии, что вы больше не будете поддевать женщин.

– Я и не думал поддевать, – с невинным видом ответил синьор Гаспаро. – По-моему, это очень похвально: желать установления обычая, одобренного столь мудрым человеком.

– Итак, давайте выслушаем синьора Оттавиано, – вставил мессер Чезаре Гонзага, тоже еле сдерживая улыбку, – и посмотрим, найдет ли себе место эта идея среди его предложений, которые, кажется, еще далеко не иссякли. Может быть, его государь даже закрепит ее законом?