Далее Лудовико с горьким укором напоминает папе об ограбленных и угнанных в плен крестьянах, дрожащих от страха девушках, уведенных стадах, разоренных виноградниках, разрушенных жилищах… Речь его прерывает, сотрясая землю, грохот канонады. Зарево поднимается над осажденным городом, и призрак скрывается во мраке.
24 января 1511 года, после месяца осады, графиня Франческа покинула город вместе с двумя малыми детьми и уцелевшими солдатами гарнизона, уплатив папе выкуп в 6000 золотых скуди, но при этом пообещав, что «еще вернется получить обратно свое». В июне того же года ее отец, старый полководец на французской службе Джан Джакомо Тривульцио, развернув перед городскими стенами пушечную батарею, без единого выстрела вернул Мирандолу под власть дочери.
Военные демарши папы, с растратой тысяч человеческих жизней, разорением городов и селений, контрибуциями и казнями, кончились ничем. К 1512 году французы, нанеся войскам Святого престола несколько крупных поражений, вновь восстановили контроль над недавно утраченными городами, чье население, вкусившее от папских милостей, встречало иноземцев с ликованием. Юлий II, обессиленный и опустошенный, угасал. 21 февраля 1513 года его не стало. Мало кто искренне жалел о нем. «Жаль только, что такое радостное событие не совершилось пять лет назад», – записал венецианский посол. Любимый племянник Франческо Мария делла Ровере, которого Юлий вознес на высоту власти, обогатил новыми владениями, но и помучил изрядно, не захотел даже присутствовать на погребении дяди, послав Кастильоне вместо себя.
Последним актом Юлия II, имевшим к тому же косвенное отношение к судьбе нашего героя, было закрепление за Урбинским герцогством области Пезаро, прилегающей к Адриатическому побережью. Из апеннинских междугорий маленькое государство впервые в своей четырехвековой истории вышло к морю. Франческо Мария на радостях пожаловал верному соратнику графский титул и замок Новиллара, из которого открывался прекрасный вид на Адриатику. Кастильоне, за девять лет беспорочной службы не наживший ничего, кроме долгов, мог наконец почувствовать себя настоящим синьором и землевладельцем. Друзья наперебой поздравляли его; знатнейшие семейства Италии рады были видеть его зятем. Даже маркиз Мантуи сообщил ему о своем добром и дружественном расположении. Растроганная мадонна Луиджа в письмах засыпала Бальдассаре советами, где и как приискать для хозяйства верного и честного управляющего: уж она-то знала, что ее сын куда лучше умеет устраивать дела своих господ, чем свои собственные.
Рим, а с ним и вся Италия ждали мира и успокоения. На конклаве, собравшемся через две недели после кончины папы, довольно быстро, хоть и почти неожиданно для всех, определилась личность, привлекшая к себе общие симпатии и надежды: тридцатисемилетний, а значит, небывало молодой для папского сана кардинал Джованни Медичи, сын Лоренцо Великолепного. Он пленял всех мирным, улыбчивым, дружелюбным нравом и веселостью – словом, противоположностью в характере и манерах умершему папе Юлию, для которого излюбленным делом было внушать страх. Даже известная лень кардинала и склонность к легкомысленным забавам располагали в его пользу: в курии недолюбливали и побаивались аскетов. Что особенно важно, он выглядел чуждым воинственных амбиций предшественника и равноудаленным от двух главных соперников в борьбе за гегемонию на Апеннинском полуострове – Испании и Франции.