Придворный

Читатель, конечно, задумается и о том, какие чувства питал молодой придворный к своей госпоже и, если они были так сильны, не грозило ли это его отношениям с господином. По традиции, восходившей к провансальской поэзии трубадуров и проповедуемой ими этике куртуазной любви, жена господина была объектом любовного преклонения для его рыцарей. Как государь был образом Бога, так госпожа принимала на себя черты, близкие к Богородице или олицетворению Божественной Премудрости, и поэтическое восхваление ее придворными поэтами варьировалось от земного и чувственного восхищения ее женской красотой до возвышенного почитания в качестве некой надмирной сущности. К концу XIII века на Юге Франции школа трубадуров пришла в упадок, но ее заветы были восприняты итальянской поэзией «сладостного нового стиля», давшей великие образцы служения Прекрасной Донне в лице Данте и Петрарки. Наследует ей в данном случае и наш герой. И как у обоих названных поэтов любовь к Донне не выходила и не могла выйти за пределы чисто поэтического переживания, так и Кастильоне ни разу в жизни не попытался нарушить границы своей поэтической любви к герцогине Элизабетте. Впрочем, это чувство имело в его жизни столь важное и разностороннее значение, что нам еще не раз придется говорить о нем.

* * *

Путешествие урбинского посольства в Британию сложилось весьма удачно; переход через Альпы и полуторамесячный путь по Франции обошлись без серьезных затруднений. Переправе через Па-де-Кале, как на английский берег, так и обратно, не помешали зимние бури. В начале февраля Кастильоне, полный впечатлений, везя богатые ответные подарки, достиг Ломбардии. Здесь он смог наконец, после трех с половиной лет разлуки, посетить родные места, обнять мать и оплакать младшего брата – одну из тысяч жертв эпидемии минувшего года. Пробыть в родном доме – и где бы то ни было на мантуанской территории – ему было позволено не более трех дней, о чем его специально уведомил посланник маркиза.

Держа путь далее на юг, 20 февраля Кастильоне прибыл в Болонью, только что «возвращенную под власть Святого престола» и еще не опомнившуюся от многодневных торжеств в честь папы. «Папа сражается, завоевывает, проводит триумфы, словом, в совершенстве играет роль Юлия (т. е. Цезаря. – П. Е.)», – писал в те дни Эразм Роддердамский, оказавшийся свидетелем событий

[19]. Гвидобальдо, как обычно принужденный сопутствовать папе в его походах, встретил своего посланца в постели, обложенный подушками. Герцогу было совсем худо (февраль и март всегда были для него мучительны), и по Болонье даже прошел слух о его смерти. Но через несколько дней он с огромным трудом поднялся и вместе с приближенными поспешил домой: папа уведомил его, что соизволяет посетить Урбино на обратном пути, продолжая празднование своих побед. Необходимо было распорядиться о приготовлениях, выжимая последние ресурсы маленького государства на ублажение понтифика и его свиты.

В последний день февраля Кастильоне вместе с государем прибыли в Урбино, а три дня спустя нагрянул и папский кортеж. Герцогский дворец и весь город наполнились невероятной суетой. Но после отъезда его святейшества, когда и Гвидобальдо с супругой, и их приближенные смогли почувствовать себя свободнее, – и состоялись, как утверждает Кастильоне, беседы, описанные годы спустя в его книге «Придворный».

Уверение автора, будто он не присутствовал при этих беседах, не успев еще вернуться из Англии, не более чем литературный прием: Кастильоне хотел изложить мнения оппонентов как бы со стороны, нигде не обозначая собственного отношения к той или иной позиции. Беседы могли быть и не совсем такими, как описаны. В уста персонажей, реальных и хорошо известных лиц, автор вкладывал подчас собственные мысли; относительно некоторых мест в книге это вполне доказуемо. Однако известно и то, что он советовался с этими людьми, отсылая им черновики и прося вносить замечания и поправки[20].

Метод Кастильоне мог зависеть и от распространенного в его время платонического образа мысли. В предисловии к книге, отвечая упрекающим его, будто он вывел образ придворного, какого никогда не бывало, Кастильоне пишет: «Я предпочту заблуждаться вместе с Платоном, Ксенофонтом и Марком Туллием, рассуждавшими об умопостигаемом мире и идеях, среди которых, по их мнению, существуют идеи совершенного государства, совершенного государя, совершенного оратора: ибо в нем также существует и идея совершенного придворного» (I, 3). Подобным образом автор мог пытаться выявить и «платоновские идеи» реальных людей, описывая их не так, как они вели себя, поступали и говорили в грубой телесной оболочке, а как бы приподнимая их над земной реальностью. Некоторые персонажи книги (во всех случаях – это люди, уже умершие ко времени завершения работы над ней) выглядят как памятники, образцы определенных похвальных качеств: Джулиано Медичи и Чезаре Гонзага – рыцарского благородства и возвышенного отношения к женщине, Оттавиано Фрегозо – самоотверженного служения общественному благу, и т. п.

* * *