Приключения Арлекина. История деревянного существа

– Да оставь ты её, сломаешь же, – Мальвина протянула ему чашечку, из которой поднимался ароматный пар.

– Конечно, сегодня, – Коломбина озорно хихикнула, – если не сегодня, то когда же?

– Когда, ты говоришь, он уходит? – отставив чашку, Педролино повернулся к ней.

– К девяти часам обещался быть у суперинтенданта. У него бааал, – Коломбина сделала жеманное лицо и попыталась изобразить некое комическое па, но, внезапно взмахнув руками, едва не рухнула навзничь, благо Арлекин, сидевший напротив, успел подхватить её в падении.

– Да что же это такое! – гневно завопила она, – кто оливковое масло брал?!

И сердито повернувшись к Апидоро, она решительно схватила оставленную Арлекином палку. Апидоро, прыснув от неожиданности в кофе, с потрясающей лёгкостью перепрыгнул через кресло и, оказавшись в относительной безопасности, примирительно протянул в её сторону руки.

– Да вытру я, вытру, – посмеиваясь, заверил он. – Вот только дай допить, и всё как есть вытру!

– Значит к девяти? – уточнил Педролино.

– Да, к девяти, там костюмированный ужин по случаю карнавала, бал и всё такое. Ехать ему до улицы Ла-Граата минут двадцать, не более, а значит, приблизительно без четверти девять…

– Да, приблизительно так, – с предвкушением протянул Педролино.

– Ээээххх, повеселимся! – гаркнул Апидоро.

– Пол вытирай, весельчак, – и Коломбина кинула в здоровяка тряпкой.

**************************************************************

Окутанный вечерней мглой, местами прорываемой скудным светом фонарей, город содрогался в сладостном ознобе праздника. Сотни и тысячи людей, словно потоки разноцветных муравьёв, сновали по городу, хлопали дверями питейных и увеселительных заведений, пили, горланили песни, пускались в пляс прямо на улице, ещё находясь под впечатлением грандиозного карнавального шествия. Мрачные атланты и загадочные кариатиды тёмных зданий древней столицы из непроглядной тьмы антаблементов недоумённо взирали на радужный калейдоскоп домино, платьев, нарядов, масок и полумасок, освещаемых неровным светом редких фонарей. Неудивительно, что в хмельной и разгульной суете осталось незамеченным появление пяти фигурок, тщательно завёрнутых в разноцветные плащи с масками на лицах. Беспрепятственно выбравшись из окна на крышу хозяйственной пристройки, беглецы незамеченными спустились по верёвочной лестнице и окунулись в пучину праздника. Ночной весенний воздух кружил головы беглецов, хохоча как безумные пробирались они сквозь толпу, пританцовывая под звуки музыки, вырывавшейся из дверей и окон трактиров, бежали стайкой дальше куда глаза глядят в чарующую нарядную полумглу ликующего города.

– Смотрите!

Дверь ближайшего трактира распахнулась, и оттуда со смехом, свистом и гиканьем, под звуки музыки вывалилась хмельная компания, музыканты следовали вслед за ними, выказывая полное пренебрежение к святости ночной тишины. Самый шумный из них, явно главарь этой развесёлой компании, одетый в костюм пирата с чёрной косынкой на голове и зловещей повязке, закрывавшей левый глаз, внезапно остановился, раскинул руки и закричал что было мочи, задрав голову к тёмному и равнодушному небу, усеянному холодными звёздами. И тут же ухватил за талию, оказавшуюся рядом с ним девицу, завёрнутую с головы до ног в какую-то белую простыню и завертелся с ней в бешеной пляске.

Арлекин остановился, словно завороженный их танцем и вот когда прохвост, наряженный пиратом, подхватил девицу в белом за талию и подняв в воздух повернул её лицом к Арлекину, оскаленная пасть и две чёрных дырки вместо глаз предстали перед взором деревянного зрителя, две грубо нарисованные перекрещённые кости украшали белое её домино. С хохотом кружилась она в руках властителя морей и лысый череп маски озорно дёргался в такт её танцу. Пятна крови, усеивавшие саван танцовщицы, кружились, под бледным светом луны, сливаясь в розовую пелену, причудливым узором украшавшую саван.

Арлекин не мог оторвать взгляд от заворожившего его зрелища. Он силился и не мог понять, ведь люди смертны они умирают каждый день и каждый час, главный ужас человеческой жизни заключён в неизбежности смерти, но как объяснить ту поразительную лёгкость, с которой люди относятся к неминуемому и безвозвратному своему исчезновению? Люди большую часть своего времени думают о чём угодно, о любом виде суеты, коих придумано сколь угодно много, но думать о единственно важном у людей никогда нет ни времени, ни желания. Но самое поразительное, что даже обращаясь к теме смерти, большей частью люди шутят и большей частью неуместно. Люди веселятся, но что это? Немыслимое легкомыслие, поразившее, словно умственный мор, всё человечество? Или это маска, предназначение которой скрыть истинные чувства – ужас, который нельзя ни преодолеть, ни постигнуть, ужас перед неведомым и непреодолимым?