Приключения бодхисаттвы

– Запад прогнил, – отвечал Унгерн, не глядя на него. – Я полагал, что противостоять его разлагающим идеям сможет российская монархия. Однако зараза революции из Европы проникла к нам. Государь был расстрелян большевиками, армия разложилась. Западный либерализм и учение Маркса есть лишь две стороны одной отвратительной медали. В конце концов, мне стало окончательно ясно, что мир спасет Азия – ее обычаи, ее культура, ее верования. В первую очередь речь идет о кочевых народах – монголах, татарах, бурятах, калмыках, киргизах и племенах Туркестана. Политическое и идейное руководство в таком государстве мог бы осуществлять императорский Китай…

– Которого уже десять лет не существует, – заметил Загорский.

– Он будет, он восстанет из праха, и случится это гораздо раньше, чем можно подумать, – отвечал барон. – Духовно же окормлять это сверхгосударство мог бы Тибет с его Далай-ламой.

– Кем же вы видите себя в этом государстве? – спросил Нестор Васильевич. – Императором, регентом, премьер-министром?

Некоторое время Унгерн молчал, слышен был стук подкованных копыт по мерзлой дороге. Наконец он снова заговорил, как показалось, Загорскому, с трудом.

– Сейчас, увы, никем. Мой век измерен, мне осталось чуть больше полугода. Тибетские астрологи предсказали мне близкую смерть.

Нестор Васильевич пожал плечами: мало ли, кому и что предсказывают астрологи, неужели же верить всему? Барон отвечал, что консультировался не только с тибетскими ламами, но и даосскими гадателями, и с предсказателями разного рода, и даже с обычными гадалками. Все они едины в своих пророчествах.

– И вы им верите?

– И да, и нет, – отвечал Унгерн. – Я готов умереть, но мне мучительна сама мысль о том, что я умру до того, как реализуется моя мечта, до того, как Азия объединится в одно целое и двинет на Запад, огнем и мечом насаждая желтую веру.

– Под желтой верой вы имеет в виду тибетских желтошапочников-гэлýг[18]?

– Не только, – отвечал Унгерн. – Конечно, в основе будет тибетский буддизм, но я имею в виду не только его. Я имею в виду всю эту необыкновенную древнюю мощь, которая, восстав, как во времена Чингис-хана и его потомков, пройдет от океана до океана, одним своим именем сокрушая всех революционеров и прочих негодяев и вдохновляя народы на подвиг.

Барон, по его словам, пытался создать орден военных буддистов, который мог бы стать идейной и организационной основой для будущих побед, но он забыл, что живет в России. Крестьяне тут невежественны, озлоблены и подозрительны, у них нет святых идеалов. Что, кстати сказать, подтвердил ход революции в России, когда они жгли не только дома помещиков, но и храмы. Интеллигенция, по мнению Унгерна, способна только критиковать, на созидание ее не хватает. Аристократия выродилась, а та, что уцелела, гибнет в боях с красными. Когда он предложил обет безбрачия и отказ от жизненных благ, от него отшатнулись даже его братья по оружию, боевые офицеры. Зачем же жить, сказали они, если ты лишен всех радостей жизни? Он готов был даже разрешить выпивку, потому что, как известно, веселие Руси есть пити – но и это не помогло. Орден так и не состоялся, хотя барон привлек к себе триста отчаянно храбрых и беспощадных человек. Ныне уже почти никого не осталось в живых. И вот теперь, после оглушительной победы, он стоит перед пропастью, потому что не успевает выполнить свою миссию. Сейчас он, как древний китаец, ждет небесных знамений, которые отменили бы приговор судьбы, которые дали бы ему еще несколько лет, чтобы заложить твердую основу под его мечтой, которая, он верит, рано или поздно сбудется.

– И такой знак, думается, дан мне был с вашим появлением, – барон глядел на Загорского, тусклый огонь сиял в белесых его глазах. – Я давно хотел бы отправиться в Лхасу, к Далай-ламе и предложить ему мой полководческий талант. И вот появляетесь вы с этой своей татуировкой. Возможно, это знак, что судьба моя, а вместе с ней и судьба мира переменится.

– Об этом стоит поговорить, – внезапно сказал Загорский.

И в двух словах рассказал ему историю алмаза «Слеза Будды».

– «Слеза Будды», – задумчиво повторил Унгерн, – вот оно что… Бадмаев называл его камнем государственности. Клянусь, я чувствовал его силу, когда он был рядом со мной. Так он, получается, способен не только созидать, но и разрушать?

– Что значит – был рядом с вами? – Загорский встревожился. – А где же он сейчас?

– Я возил его в так называемом черном обозе, там были деньги и все золото моей дивизии. Однако незадолго до боя алмаз пропал…

– Пропал! И вы говорите это так легко? – Нестор Васильевич даже не пытался сдерживать досаду. – Величайшая святыня, не имеющая цены – и вы ухитрились выпустить ее из рук!

Лицо Унгерна внезапно обрело смущенное выражение и сделалось почти жалким.

– Видите ли, – сказал он, – я был оглушен. Сначала мыслями о неминуемой смерти, потом штурмом города, потом упоением победы. И когда мне сказали, что алмаз пропал, я не то чтобы не придал этому значения, но решил, что это тоже одно из роковых знамений. Решил, что не буду его искать, уж пусть все идет, как идет.