Приключения Синдбада-морехода

– Потому что в нашей стране никто даже не имеет понятия об этих вещах, – отвечал царь, – да я и сам в первый раз о них слышу.

Тогда, отыскав мастеров, я велел им сделать упряжь по моим указаниям. Через день я уже отправился к царю и, с его позволения, сам оседлал ему коня; царь сел в седло и был так доволен, что не мог нахвалиться моим изобретением, а потом и все его приближённые осыпали меня просьбами сделать для них то же самое. Я смастерил ещё несколько сёдел и в благодарность получил множество ценных подарков, а главное – заслужил такой почёт, что стал первым лицом при дворе.

Царь почти каждый день призывал меня во дворец и однажды сказал мне:

– Послушай, Синдбад, у меня есть к тебе просьба, и ты должен исполнить её, если хочешь доказать, что дорожишь моим благоволением.

– Государь, – ответил я, – твоё желание для меня закон; я всегда готов сделать всё, что будет угодно твоему величеству.

– Мне хотелось бы женить тебя, – продолжал царь, – в надежде, что, связанный браком, ты навсегда останешься в моих владениях и не будешь тосковать по своей родине.

Разумеется, я не мог ответить отказом на эту просьбу, равносильную повелению, и царь сам выбрал мне невесту, дочь одного из своих придворных, – знатную, красивую, умную и богатую. После свадьбы я поселился в доме своей жены, и стали мы жить в полном согласии; но всё равно я всей душой рвался на далёкую родину; моей постоянной мыслью было воспользоваться первым удобным случаем, чтобы тайно вернуться в Багдад.

Это намерение укрепилось во мне ещё больше, когда я узнал об одном местном обычае, поразившем меня своей жестокостью. Оказывается, если в семье умирает муж, то жена следует за ним в могилу; если умирает жена, то вместе с ней живьём хоронят её супруга.

Трудно передать, как потряс и возмутил меня этот обычай. Наконец я решился заговорить об этом с самим царём.

– Государь, – сказал я ему, – меня поражает варварский обычай, существующий в твоей стране, – хоронить живых вместе с мёртвыми. Надеюсь, этот закон не распространяется, по крайней мере, на иностранцев?

Царь понял значение моего вопроса и ответил с улыбкой:

– Напрасная надежда! Кто живёт на этом острове, тот должен в точности следовать его обычаям, из какой бы страны он ни прибыл.

Печальный вернулся я домой, выслушав этот ответ царя, и с той поры здоровье жены стало моей постоянной заботой; малейший её недуг приводил меня в ужас, да это и понятно: кому понравится мысль о возможности быть похороненным заживо?

Увы, опасения оказались не напрасными: моя жена вскоре серьёзно занемогла и через несколько дней скончалась.

Мной овладело безграничное отчаяние, но приходилось покориться неизбежной участи, и вот роковой день настал. Когда все приготовления были окончены и тело моей жены, облачённое в дорогие одежды, убранное жемчугом и бриллиантами, было положено в гроб, погребальное шествие двинулось к склепу, расположенному в плоской горе на берегу моря. Как второй покойник, хотя ещё и живой, я шёл около гроба, с мрачным отчаянием проклиная свою несчастную долю. Не доходя до роковой горы, я попытался было воззвать к состраданию провожатых и, упав на колени, голосом, прерывавшимся от рыданий, сказал:

– Сжальтесь надо мною! Подумайте только, что я чужеземец и пришёл к вам, не зная ваших бесчеловечных законов.

Но мои слова только заставили поспешить с окончанием церемонии. Тело моей жены немедленно было опущено в подземелье, а за ним последовал и я в большом, широком гробу, где стоял сосуд с водой и лежало несколько маленьких хлебов. Обряд завершился; отверстие закрыли тяжёлой плитой, заглушившей мои отчаянные крики. Всё было кончено.

Я вылез из гроба, но не смог сдвинуть плиту. Долгое время я лежал неподвижно, обливаясь горькими слезами, и упрекал себя за то, что отказался от безмятежной и тихой жизни. И всё же я не поддавался отчаянию. Запасы воды и хлеба помогли мне продержаться несколько дней. Но вот вся пища кончилась, и теперь мне грозила голодная смерть.

Но в тот миг, когда всякая надежда на спасение окончательно покинула меня, невдалеке вдруг послышалось какое-то странное сопение с тяжёлым, порывистым дыханием.

Удивлённый таким непонятным явлением, я быстро направился в ту сторону; сопение отдалялось, но не прекращалось – было ясно, что кто-то уходит от меня по мере того, как я продвигаюсь вперёд. Кругом царила непроглядная тьма, но я продолжал шагать не останавливаясь, причём тяжёлое дыхание слышалось то дальше, то ближе, наконец оно внезапно прекратилось. И в тот же момент передо мной блеснул вдалеке какой-то слабый свет. На секунду я приостановился, чтобы справиться с охватившим меня волнением, потом ощупью стал продвигаться вперёд и вперёд. Свет то словно угасал, то появлялся снова, и наконец я подошёл к отверстию в скале и свободно пролез через него наружу.

Я очутился на горе, под ясным небом, среди яркого дневного света, и меня охватила невыразимая радость; забывая о всех своих страданиях, я упал на колени и возблагодарил Бога за дарованную мне милость.