Принц Шарль-Жозеф де Линь. Переписка с русскими корреспондентами

Господин Амбрози[1504], господин де Валльштейн[1505] и Казанова обедали здесь; после обеда представили господина Спренгбодена, русского генерала <…>. Дедушкин почитатель, он [Казанова] воспламеняется, когда говорит о его книге о садах, о коей сделал несколько замечаний[1506]

. <…> Он сравнивает дедушкин почерк с прыжками блохи (30 июня 1795 г.).

Казанова обедал сегодня у генерала Спренгпортена. Перед этим зашел к маменьке[1507]. Он с жаром рассуждает о дедушкиной книге. Он пишет замечания (7 августа 1795 г.)[1508].

Георг Магнус Спренгтпортен принцу де Линю, 1 января 1798 г.[1509]

Если бы я, как намеревался, написал Вам, любезный принц, в прошлую пятницу, я бы не испытал удовольствия начать новый год с благодарности Вам за новые знаки благорасположения, кои Вы явили мне в своем письме от 26‐го числа. Вот и канул незаметно в прошлое сей краткий отрезок диковинной вечности, но события, коими он был отмечен, не скоро сотрутся из памяти людской.

Сколь многого меж Москвой и Римом не увидели мы, любезный принц, и еще больше могли бы узреть, а ведь сии события пролились на нас золотым дождем. Если бы посреди стремительной круговерти дел человеческих сумели Вы, благодаря проигрышной отваге Вашего мудрого Франца II, отвоевать свой очаровательный Белёй или по крайней мере нечто подобное ему, я бы утешился в потере изрядного пенсиона, коего лишила меня экономность моего [богатого?] и милостивейшего Павла I. Ибо наконец решено, что я отныне смогу поддерживать свое жалкое существование лишь на обычное жалованье генерал-лейтенанта на русской службе, без учета обменного курса и без столовых денег, то есть на все про все 2700 рублей ассигнациями, на которые не больно разгуляешься.

В сем мире следует утешаться во всем, и с сего дня я, сказав последнее прости [и восхитившись двум указам?], отправляюсь в отставку, как следует поступать старому солдату, лишенному возможности жить в столь обширной компании. Единственное затруднение печалит меня в сей метаморфозе: как поступить мне со своим верным [Аароном?], коему состояние мое не позволяет более давать в год 350 рублей и стол? Вам ведомы его достоинства, а славный Лети-Свисти[1510]

должен знать еще лучше его нрав, который под грубым обличием скрывает доброе сердце. Преданно и споро исправлял он ответственную службу во многих знатных домах Санкт-Петербурга. Он смотрел за гардеробом у обер-шталмейстера[1511] и был дворецким у детей Петра Разумовского[1512]. Жена, женщина не менее достойная, несколько старше его и шьет модные одежды. Она ходила в фаворитках у супруги обер-шенка[1513]

и занималась воспитанием девиц, что жили у ней в семье, и своей любимой калмычки. Кажется, таковая чета не испытает затруднений отыскать себе место. Но им обоим не следует искать его в России, и посему, коли бы возможно было подыскать им место в Вене или Праге в каком-нибудь хорошем доме, я был бы весьма рад. Поговорите о том с Вашим свойственником Вальдштейном, дражайший принц, Вы меня чрезвычайно одолжите.

Сколь долгим вышло сие письмо о столь ничтожном предмете, коим я докучаю Вам, но Ваша неисчерпаемая милость ко мне внушает мне надежду, что Вы простите своему…

Александр Васильевич Суворов (1730–1800)

Генерал-аншеф (1786), генерал-фельдмаршал (1794), генералиссимус (1799), генерал-фельдмаршал Священной Римской империи и Великий маршал войск пьемонтских (1799). В октябре 1789 г. полководец был возведен в графское достоинство Священной Римской империи и Российской империи с титулом Суворов-Рымникский, а в 1799 г. стал князем Италийским.

Внешне принц де Линь и Суворов относились друг к другу с симпатией. Они постоянно подшучивали друг над другом и в этом стиле обсуждали военные и дипломатические вопросы, касающиеся взаимодействия союзных войск. Однако принц де Линь написал в донесении Иосифу IІ (лагерь под Очаковом, 11 августа 1788 г.), что 7‐го числа Суворов, напившись с утра, атаковал без приказа Потемкина турецкие укрепления, был ранен в шею и потерял 280 человек убитыми и 260 ранеными[1514].