Читаем Принц Шарль-Жозеф де Линь. Переписка с русскими корреспондентами полностью

Когда погружаюсь в сладостные мечты, вижу себя одного или на людях, как сказал однажды злополучный и навеки сочувствия достойный граф де Фалькенштейн — предвкушаю скорую кампанию против лютеро-мусульман. Меж тем, ожидая, точно лон-лакей или жокей дипломатический, прибытия зеленых или расшитых мундиров из Петербурга, я свой пароль произношу время от времени в передней, ибо меня из‐за излишней пылкости в кабинет не зовут. Пароль мой — две короны имперские. Не отчаиваюсь, ибо кажется мне, что мыслить, как я мыслю, значит пребывать отныне и навеки исполненным восхищения сокровенного, твердости, честности, преданности, достоинства, человеколюбия, полезности.

Граф Людвиг фон Штаремберг воротился сюда, охваченный энтузиазмом, который мне хорошо известен и которого никто избегнуть не может: энтузиазм сей от познаний лишь разгорелся, а от благодарности прирастет преданностью безграничной. Могу ли сюда и свою благодарность прибавить и в своей преданности заверить? Полагаю, что нет в том нужды.

Да и чему, по правде говоря, научить можно Ваше Императорское Величество, единственную незнающую, которая знает все от кедра до иссопа. По сему поводу вспомнил я, что желаю просить об одной милости. Захватывать города, пашей, корабли, поражать врагов направо и налево, физически на двух морях, одно от другого далеко отстоящих, и морально на Одере и Шпрее — это еще не все. Надобно все это описать. Молю Вас, Государыня, испросить для Вас у Ее Императорского Величества место историографа. Лишь слогом простым и ясным рассказать можно обо всем происшедшем. Достоинство обнаружится там в мелочах, а величие — в декларациях дворов завистливых.

Полагаю, что причитаются мне несколько томов истории России в переводе господина Николаи[753] и один том эрмитажный

[754]. Если может еще Ваше Величество меня сим даром осчастливить, молю о сей чести. Подаренный халат китайский мне здоровье возвратил.

А укрепит мое здоровье уверенность несомнительная в том, что Ваше Величество благоволит помнить постоянно об обожателе столь растроганном, столь ревностном, что невозможно об нем помыслить без умиления; итак, закончу я, как господин де Вольтер, преклонивший колени перед мадемуазель Клерон: теперь, когда я на землю пал, имею честь пребывать с чувством глубокого почтения,

Государыня,

Вашего Императорского Величества

Самый верный слуга
Линь

В[ена], 12 марта 1790 г.

Принц де Линь Екатерине II, Вена, 25 апреля [1790 г.][755]

Государыня,

Когда взираю на старые и новые чудеса царствования самого блистательного и на милости, коими Ваше Императорское Величество меня осыпает, всегда глаза открываю; но закрываю их, когда на свои письма смотрю. Кажется, не может слабый смертный на то взирать, что призвано в руках божества оказаться: ибо вот уже три или четыре раза, когда представлялся мне случай повергнуть себя к стопам Вашего Императорского Величества, был я слеп. От воспаления глазного и остатков нашей чумы сирмийской[756] и сербской провел я зиму весьма печально и вынужден беречься в ожидании Силезии.

Мысленно уже переношусь в то время, когда запоем мы все «Te Deum» в честь Богоявления и окончания сей кампании, по примеру всех прочих. Завидую участи графа де Ланжерона[757], того молодого француза, кто в сражениях во славу Вашего Императорского Величества отличился и кого люблю всем сердцем, особливо по этой причине. Преданность моя нашему двуглавому орлу к Вам перешла по наследству, предан я всецело единственному двуглавому орлу, который парит с таким успехом и над морем, и над сушей.

На сем бедный слепец замолкает; ибо если задумается о том, как далеко пребывает, растрогается слишком сильно, а слезы глазам не полезны. Лобызаю следы Вашего Императорского Величества от алмазной комнаты до Эрмитажа и умоляю помышлять раз в месяц о том, что живет на свете человек, полный преданности, энтузиазма, восхищения непревзойденных. Он есть тот самый, кто имеет честь оставаться с глубоким почтением

Государыня,

Вашего Императорского Величества

Всепокорнейший и послушнейший слугаЛинь.

Вена, 25 апреля.

Екатерина II принцу де Линю, Царское Село, 28 мая (8 июня) 1790 г.[758]

Перейти на страницу:

Похожие книги

Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка жизни и трудов
Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка жизни и трудов

Перед читателем полное собрание сочинений братьев-славянофилов Ивана и Петра Киреевских. Философское, историко-публицистическое, литературно-критическое и художественное наследие двух выдающихся деятелей русской культуры первой половины XIX века. И. В. Киреевский положил начало самобытной отечественной философии, основанной на живой православной вере и опыте восточно-христианской аскетики. П. В. Киреевский прославился как фольклорист и собиратель русских народных песен.Адресуется специалистам в области отечественной духовной культуры и самому широкому кругу читателей, интересующихся историей России.

Александр Сергеевич Пушкин , Алексей Степанович Хомяков , Василий Андреевич Жуковский , Владимир Иванович Даль , Дмитрий Иванович Писарев

Эпистолярная проза
Письма к провинциалу
Письма к провинциалу

«Письма к провинциалу» (1656–1657 гг.), одно из ярчайших произведений французской словесности, ровно столетие были практически недоступны русскоязычному читателю.Энциклопедия культуры XVII века, важный фрагмент полемики между иезуитами и янсенистами по поводу истолкования христианской морали, блестящее выражение теологической проблематики средствами светской литературы — таковы немногие из определений книги, поставившей Блеза Паскаля в один ряд с такими полемистами, как Монтень и Вольтер.Дополненное классическими примечаниями Николя и современными комментариями, издание становится важнейшим источником для понимания европейского историко — философского процесса последних трех веков.

Блез Паскаль

Философия / Проза / Классическая проза / Эпистолярная проза / Христианство / Образование и наука
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.

П. А. Флоренского часто называют «русский Леонардо да Винчи». Трудно перечислить все отрасли деятельности, в развитие которых он внес свой вклад. Это математика, физика, философия, богословие, биология, геология, иконография, электроника, эстетика, археология, этнография, филология, агиография, музейное дело, не считая поэзии и прозы. Более того, Флоренский сделал многое, чтобы на основе постижения этих наук выработать всеобщее мировоззрение. В этой области он сделал такие открытия и получил такие результаты, важность которых была оценена только недавно (например, в кибернетике, семиотике, физике античастиц). Он сам писал, что его труды будут востребованы не ранее, чем через 50 лет.Письма-послания — один из древнейших жанров литературы. Из писем, найденных при раскопках древних государств, мы узнаем об ушедших цивилизациях и ее людях, послания апостолов составляют часть Священного писания. Письма к семье из лагерей 1933–1937 гг. можно рассматривать как последний этап творчества священника Павла Флоренского. В них он передает накопленное знание своим детям, а через них — всем людям, и главное направление их мысли — род, семья как носитель вечности, как главная единица человеческого общества. В этих посланиях средоточием всех переживаний становится семья, а точнее, триединство личности, семьи и рода. Личности оформленной, неповторимой, но в то же время тысячами нитей связанной со своим родом, а через него — с Вечностью, ибо «прошлое не прошло». В семье род обретает равновесие оформленных личностей, неслиянных и нераздельных, в семье происходит передача опыта рода от родителей к детям, дабы те «не выпали из пазов времени». Письма 1933–1937 гг. образуют цельное произведение, которое можно назвать генодицея — оправдание рода, семьи. Противостоять хаосу можно лишь утверждением личности, вбирающей в себя опыт своего рода, внимающей ему, и в этом важнейшее звено — получение опыта от родителей детьми.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Павел Александрович Флоренский

Эпистолярная проза