Принц Шарль-Жозеф де Линь. Переписка с русскими корреспондентами

Господин принц де Линь. Не бойтесь, я с Вашими письмами так поступать не буду, как с письмами соседей моих, Ваши мне всегда удовольствие доставляют, а другие нередко скуку навевают, посему я их немедля отдаю на рассмотрение глубокомысленному моему Совету, с мнением которого согласна всегда, когда он согласен с моим, меж тем как Вам отвечаю с охотою собственноручно. Газеты пекинские утверждают, что китайский мой сосед, чьи маленькие глазки Вы упоминанием почтили, все бесконечные обряды, кои ему предписаны, соблюдает с точностью истинно образцовой. Что до персидских моих соседей, всякий месяц только тем заняты, что друг друга истребляют, сходство у них есть немало со льдинами в Ледовитом океане, которые в бурю одна другую толкают и разбивают. Поляки, чтобы свободой насладиться вполне, намерены покориться военному произволу самому деспотическому, причем выбор сей совершенно добровольный, ибо каждый вправе либо взять звонкую монету, которую ему посулили, либо ее отвергнуть. Селим со своим Диваном решил себе таких опекунов завести, которые бы им во всех делах вредили; придумано неплохо. Между тем мы своему похвальному обыкновению не изменим и будем их брать и бить на суше и на море. А Вы вот мир заключаете… Два барона подкрепят Верельский мир обменом послами. Англия вооружается, Испания торгуется. Король Пруссии[809] на диктаторство притязает, о каком дядюшка его в 1762 году не думал. Франция 1200 законодателей завела, коим не подчиняется никто, кроме короля. Голландия предпочла бы торговлей зарабатывать, чем на вооружение тратить и проч. Но я забываюсь, должно было мне Вам только о соседях моих толковать, а я всю Европу и Азию обозрела. Письмо Ваше, на кое отвечаю, мне граф фон Штаремберг привез и от почтовых расходов меня уберег, тем самым позаботились Вы о моих финансах, кои, если верить тем, кто лучше меня осведомлен, в очень скверном пребывают состоянии, ибо я две войны разом вела и ни единого, даже самого мелкого налога не ввела, то ли от бессилия, то ли от невежества. Вам с кузенами повезло, граф фон Штаремберг мне весьма любезным показался, хочется мне, чтобы воротился он довольный пребыванием здесь, а Вас бы нашел в лучшем здравии, чем при отъезде своем. Прощайте, любезный принц, будьте уверены, что я об Вас так же думаю, как и прежде.

Екатерина

В Санкт-Петербурге, 6 ноября 1790 года

Принц де Линь Екатерине II, Вена, 16 марта 1791 г.[810]

Государыня,

Странные нынче во Франции времена, литераторы в государственные мужи подались, а посему справедливо, чтобы величайший государственный муж литератором стал. Именно по этой причине, а также по причине восторга, какой во мне Екатерина Великий рождает, был я счастлив появлению здесь проездом господина де Мейяна: он от благодеяний своего отечества бежал, как другой бежал бы от гонений, он на многое был бы способен во все времена и даже в нынешнее, его уважают, возможно, люди, коих сам он не уважает, лишился он их стараниями ста тысяч ливров годового дохода и свои пенаты переносит за 800 лье от родного дома. И правильно делает, ибо истинное его отечество есть отечества гения.

Кажется мне, что Ваше Величество только ради него победу одержало. Кажется, что Ваши указы и все Ваше царствование ему принадлежат. Он всю империю поглощает; учреждения, заведения, щедроты, вознаграждения, трактаты и сражения — все сие для него.

Четыре дня назад умолял я Ваше Величество попросить для себя у Ее Императорского Величества место историографа. Теперь думаю, что был неправ и лучше доверить это дело господину де Мейяну, ибо он об Вас лучше расскажет, Государыня, чем Вы сами. Ваше Императорское Величество несколько раз меня чести удостаивали о самой себе говорить и говорили чересчур легкомысленно. Зеркало Ваше ничего не стоит. Да и туалет у Вас отнимает лишь одно мгновение.

С какой радостью увиделся я с господином де Мейяном, чьим подданным был в ту пору, когда мог он сделаться великим Моголом той провинции, где земли мои расположены[811]. Именно он мудростью своей и мягкостью своего правления доказал, что можно счастливым быть без якобинцев, без поправок, вето, аристо, демо, без слов греческих или английских.

Не осмелился я спрашивать известий о нем. Равно страшился услышать и что он наверх колеса Фортуны забрался, и что вниз свалился. Приятнее мне думать, что он сам себя в изгнание отправил, чем что его изгнали другие, а стрелка магнитная на Север смотрит, так же как сердца наши и стихи того, кто решил было, что если зовут тебя Луи Сегюр, это тебя убережет, но увидел, что сие есть сказка и подсказка, а он граф и графом был, когда вместе с ним восхищались мы тем, что свобода, изгнанная из всех стран, ее призывающих, в той стране укрылась, где ею наслаждаются, не имея необходимости о ней рассуждать.