Не должно так случиться, чтобы господин де Мейян один от нее отлученным оставался. Он потомству больше должен, чем Вашему Императорскому Величеству: а если, на беду, станет он Вами восхищаться с самого своего приезда в Россию вплоть до Измаила и проч., и проч., и проч. и с семи утра до десяти вечера, обязан будет это высказать, чтобы жизнь Вашего Величества и как законодателя, и как садовника царскосельского в анналах истории запечатленной осталась.
Обо всем этом рассказывать легко: и когда бы Ваше Императорское Величество согласились себе единственного друга среди газетчиков завести, сего для многих людей было бы довольно. Но надобно к истокам обратиться и взглянуть, откуда сия нескончаемая череда успехов проистекает.
Вергилий об Августе упомянул в одной из своих эклог, а Гораций — в своих одах. Расин над «Сутягами» трудился, а Буало — над «Сатирой на женщин», но оба несколько прекрасных стихов посвятили Людовику XIV[812]
. Вольтер газетные известия о битве при Фонтенуа в стихи превратил[813]. Веку Екатерины Великого историк потребен.По правде говоря, я вчера больше господину де Мейяну поведал в беседе пятичасовой о Вашем Императорском Величестве, чем ему до сей поры вся Европа рассказала. Моя гордость в том заключается, чтобы славой Вашего Величества гордиться и ценителя в сие посвящать. Не обижайте нас троих, толкуя, как Вы это порой делаете из скромности, о случайностях. Или по крайней мере не забудьте упомянуть рядом с этими пресловутыми случайностями те происшествия, кои не приносят вреда исключительно благодаря Вашей отваге и Вашей твердости. Кто не умеет играть, того фортуна не балует; мяч всегда только к хорошим игрокам попадает.
К счастью, в Систове[814]
игроки плохие. Порой является у меня надежда несколько капель крови пролить за Ваше Императорское Величество. Небольшое кровопускание победное куда здоровее, чем если отворяет тебе кровь дурак-хирург. Впрочем, умереть за Ваше Величество не готов; желаю 30 или 40 лет прожить, чтобы Вас видеть или хотя бы Вами восхищаться все эти годы.Честь имею пребывать со всеми чувствами скромными и благоразумными, но безумными от восторга, если может восторг заходить слишком далеко,
Государыня,
Вашего Императорского Величества
Вена, 16 марта 1791 года
Екатерина II принцу де Линю, СПб., 24 марта (4 апреля) 1791 г.[815]
Господин принц де Линь, вот уже второй раз принимаюсь за ответ на письмо Ваше от 16 марта. Первый ответ выбросила, показалось мне, что недостаточно в нем изящества и силы для печати, а значит, недостанет у него читателей, когда он в газетах появится[816]
, но вот краткое его содержание. Говорила я там об эпидемиях и о том, что эпидемия умственная есть худшая из всех, а как я здравый смысл простой и чистый предпочитаю системам, в коих ничего не смыслю, говорила также, что если люди бегут из мест, где существование их, собственность и безопасность насилию подвергаются оптом и поштучно, нет в том ничего удивительного, всякому эмигранту пожелать следует, чтобы он в тех краях, куда направляется, лучше себя чувствовал, чем в тех, откуда бежал. И что страны, как и иные люди, похваляются порой теми достоинствами, каких лишены начисто. Говорила также и многие другие вещи, которые Вам знать нет нужды и которые опустила я и правильно сделала, ибо они не меня касаются, а других людей. А вместо всего сего вздора скажу Вам теперь две вещи, которые меня трогают бесконечно. Первая в том заключается, что начиная с фельдмаршала князя Потемкина в армии все в один голос о принце Шарле, достойном сыне Вашем, отзываются с похвалой; право, все как один в том согласны; вторая же вещь вот какая: восхищает меня поведение венгерской нации, геройство ее мне истинный энтузиазм внушает. Прощайте, любезный принц, мне Ваше дружество всегда льстить будет и можете Вы быть уверены, что я неизменно об Вас так же мыслю, как прежде.В Санкт-Петербурге, 24 марта 1791 года
Екатерина II принцу де Линю, Царское Село, 21 мая (1 июня) 1791 г.[817]