Принц Шарль-Жозеф де Линь. Переписка с русскими корреспондентами

Господин принц де Линь. Хотела бы Вам отвечать, но печати опасаюсь!.. Впрочем, в страхе толку мало, сказала я себе минутой позже при виде бесстрашнейшего графа обеих Империй Суворова-Рымникского, который от нечего делать в Финляндию завернул[818]. После того опять за перо взялась, однако не то, каким подписывала конвенции или трактаты мирные. Мы покоем не наслаждаемся и успехами не утомлены, что бы Вы ни говорили, но вооружаемся, вооружаемся, вооружаемся на суше и на море беспрестанно и всечасно, потому что не любим сутяжников-статусквошников, а непоколебимая оставаться должна непоколебимой, дабы никто Вам сего не опроверг, что, впрочем, не мешает ей мира желать всем сердцем. При виде князя фельдмаршала Потемкина-Таврического подумать можно, что успехи красят. Прибыл он к нам из армии, красив, как бог, весел, как зяблик, блистателен, как солнце, стал еще остроумнее, чем прежде, ногтей больше не грызет, празднества задает всякий день одно роскошнее другого и гостей принимает с учтивостью и предупредительностью, которая всех чарует, как бы завистники ни злобствовали. Гений, которому Вы должное отдаете, предсказуем не бывает и действия его заурядным умам недоступны, однако ж остается он гением. Могу повторить, не в обиду Вам сказано: не моя в том вина. Твердить буду сие, даже если Вы за прекрасные мечтания примете словцо дражайшего графа Фалькенштейна: что он со мной видеться готов в малой, большой или средней компании. Помяните мое слово, был бы он по сию пору жив, почестями покрыт и славой, и никогда бы Вы его злополучным не назвали, когда бы не погубила его сия несчастная оборона. Две короны имперские Вам ни ущерба не принесут, ни прибыли до тех пор, пока Вы при одних словесных обещаниях останетесь. Что же до восхищения, не стоит его в лицо швырять тем, которые желают, чтобы побудительные его причины в глазах читались или на челе, где начертано оно крупными буквами. Если кузену Вашему графу Людвигу фон Штарембергу зимние наши балы веселыми показались, надеюсь, что и летние по вкусу придутся графу Фокенеру, английскому путешественнику, который на первый из них приглашен[819], я его сегодня за городом даю, правда, погода не слишком жаркая, но мы надежды не теряем. Сами видите, что незнающие предсказаниями занимаются. Слог, какого Вы от меня просите, из моды вышел; простота, ясность, достоинство, величавость идут рука об руку со справедливостью и здравым рассудком, а кто с сей большой дороги свернул, того путаность и темнота ждут, тот в грязи вязнет и с пути сбивается. Впрочем, и поделом. Кажется мне, что посылала я Вам третий том наших шалостей эрмитажных. Господину Сегюру предстоит отныне папе расписывать деяния Национального Собрания; пребывание в Риме много забавного ему сулит

[820]; боюсь, как бы после наших вечеров в эрмитажной пустыни не стал он в Риме пустынником жить. Прощайте, будьте здоровы и уверены, что хоть и сердита я на Вас немного, но все-таки Вас люблю.

21 мая, день Святого Константина и Святой Елены 1791 года, в Царском.

Принц де Линь Екатерине II

Вена, 25 мая 1791 г.[821]

[Государыня,]

Сердце у меня всегда вперед рвется, и так скоро, что никогда его удержать не могу, спешит оно пасть ниц перед безмерностью благодеяния, каким Ваше Императорское Величество почтили превосходного моего и счастливого Шарля[822], и тем, что этому благодеянию сопутствовало и в свете явится в виде ленты, но не в

печати. Одна лишь благодарность в наших душах запечатлеется. Впрочем, будет это уже не печать, а гравюра.

Не могу я повторить стих: что сделал я тогда, то сделал бы я снова[823]; ведь к великому моему удивлению, два-три человека с памятью слишком превосходной то обнародовали, что, клянусь, я никому списывать не давал. Но если в точности все напечатали[824]

, убедится Ваше Императорское Величество, что сделав достоянием всеобщим сие совершенное творение гения, лишь умножил, если сие возможно, Вашу славу.

Что может более изумительного, более блистательного, чем за два месяца до взятия Тульчи, Исакчи, Килии, Измаила, до подвигов морских и сухопутных храброго и остроумного Рибаса[825], князем[826] так удачно избранного благодаря глубокому его и удивительному знанию людей, сказать: Между тем мы своему похвальному обыкновению не изменим и будем их брать и бить на суше и на море[827].