Принцип неопределенности

– Нельзя было просто прыгнуть в какую-нибудь необитаемую систему? В пределах Республики, – стал ворчать капитан. – Лучше ближе к обитаемым регионам. Там бы могли дождаться буксира.

– Нельзя. Я, знаешь ли, не сертифицированный опытный навигатор, – я вспомнил разные варианты, которые отбросил вчера за недостижимостью. – Я знаю, что можно было бы прыгнуть в каком-нибудь левом направлении. И пока мы бы дрейфовали бы в гипере, я мог скорректировать курс за достаточное время. Но я, во-первых так не умею, во-вторых, это долго. Перечислять еще все то, что я не умею, или не успел бы?

– Ладно, приземлимся и починимся там. Сколько нам еще лететь?

– Двое суток, – я вспомнил примерное время.

– Хаттова отрыжка!

Зашла Нейла. Я бы сказал, что она зашла изящно покачивая бедрами и в такт – лекку. Но в этом нет никакого смысла – она всегда так ходит.

– Давай сюда свою руку.

– Что ты с ней сделал? – спросил меня капитан, уставившись на нее.

– Обжег. Во сне.

– У тебя в каюте ничего такого нет. Как так вышло?

– Мне это приснилось, – разъяснил я с неудовольствием. Это казалось настолько странным, что я бы и сам мог начать сторониться себя самого.

– Э-э, я про такое слышал, – сказал Травер, – в каком-то шоу про экстрасенсов.

Нейла обработала мои руки противоожоговым составом из смеси нескольких препаратов и кольто, затем перебинтовала их. Это нехитрое средство должно было помочь мне лучше, чем любая земная терапия. Хорошо, что ожог термический, а не радио. Во всяком случае, датчики медкабинета считали именно так. Состав имел обезболивающий эффект и я почти сразу перестал чувствовать руку.

Я составил компанию капитану, скучавшему в медотсеке.

– Классная работенка, да? – спросил он.

– Чем именно? – спросил я. Я никогда и не думал, что контрабанда это развлечение.

– Ну, все это. Наш корабль, риск. Полеты в самую жопу мира. Только нам улыбнулась удача, как мы опять увидели ее зад. Когда ее пучит, – красноречиво сказал твилек.

– Не скажи. Мне пока интересно. Летать интересно. Действительно. Я раньше таким и не думал заниматься. Тебе может трудно представить, но у меня на родине многие мечтают просто побывать на соседней в солнечной системе планете. Я могу назвать несколько человек, которые рискнули бы своей жизнью ради того, чтобы побродить по ее поверхности несколько десятков минут.

Травер засмеялся.

– У вас космические путешествия – престижная форма деятельности? – спросил он весело.

– Очень.

Он еще раз искренне расхохотался.

– Ненормированный рабочий день… – он хмыкнул и продолжил перечислять. – Отсутствие графика дня и ночи. Нездоровая атмосфера, перегрузки. Жизнь в замкнутом пространстве. Дурное питание. Риск производственных травм. Угроза пиратов, и еще… все время одни и те же лица вокруг. Не каждый на это готов. Вредные условия труда, вот как это называется!

– Дело же не только в комфорте! – возмутился я.

– А в чем тогда? Не так много видов любят путешествовать по галактике. Нет, не так. Путешествуют многие, на пассажирских лайнерах в своих комфортабельных каютах. Да, во имя Богини, на большинстве военных кораблей каюты более просторные, чем на моем судне! И никакой пенсии, я скажу. Если ты до нее доживешь! И знаешь, что отвращает большинство от нашей профессии? Разрыв с остальным миром – не каждый выдерживает затворничество на борту корабля в гиперпространстве, когда даже в голонет не выйдешь. Когда не только экстранет, а даже интранет[1] не доступен!

– Тяга к звездам у меня в крови, – сказал я. – Ради удовлетворения этой страсти можно и смириться с этим.

– Ты безразличен к комфорту, – озвучил он свое мнение, будто наличие у меня проказы передающейся воздушно-капельным путем.

Сам капитан был к нему небезразличен. Мягко говоря. Держать на звездолете ковровые покрытия и путешествовать в компании с женой. Иметь повара на корабле, размер которого не предполагает такой вакансии. Уже не имел, но это не важно. Он даже ленился обслуживать свой собственный корабль, спихивая это на остальных членов экипажа.

– Комфорт для меня это когда я сыт и выспался. И могу удовлетворить свою жажду чем-то кроме разливного раствора канифоли и птичьего помета, – сказал я.

– Комфорт для меня – это собственная вилла, пять жен и отборное тушеное филе рикрита в пряностях на завтрак.

– Какие высокие стандарты. А пять жен не слишком много? – твилек меня несколько ошарашил своими запросами.

– Наши женщины не ебут нам мозги, как вам людям, – он распечатал банку. – Пиво будешь?

– Давай, – выбор у меня был небольшой. – А те мозги, что в лекку?

– Это не совсем то, что я имел в виду, – он поправил эти свои выросты, за которыми весьма старательно следил.

– Сколько с вами путешествую, все не могу понять, как у вас все устроено. У твилеков то есть, – я с трудом взял банку с пивом в замотанные на манер варежки руки.

– Что тебе не понятно? – он проявил готовность к тому, чтобы ликвидировать мою безграмотность.

– Поведение ваших женщин. И ответное – ваших мужчин. Я пытался разобраться самостоятельно, но ничего не понял. И, сдавшись, мне ничего не остается, как спросить напрямую.

Вопрос не праздный.