Принцип неопределенности

Остаток прыжка я провел, проверяя правильность работы приборов и прозванивая провода, удостоверяясь в правильной их фазности. Шутка гиперпространства к моему восхищению ничего не вывела из строя. Все работало как часы. Очень точно и четко идущие против часовой стрелки.

Выйдя из гиперпрыжка у безжизненной планеты, едва освещаемой белым карликом, и управляя «Шлюхой» на пару с Травером, мы повели корабль к ее поверхности. Капитан подозрительно косился на приборы, успешно играющие свою роль в этой зеркальной мистерии. Право и лево в равной степени поменялось местами как для системы навигации, так и для двигателей.

Курс как это обычно и бывало, прокладывался с учетом кривизны пространства. Сведение сил гравитации к геометрии с точки зрения пилота делает их анализ более простым. А траекторию – наглядной. Но я, не доверяя датчикам, вел корабль очень медленно и осторожно, в готовности среагировать на ошибки. Но мы идеально верно проследовали заложенным курсом – сомнения вновь оказались беспочвенными.

В Силе разлилось злое томление, Кербер скалил клыки, предвкушая обильное кормление.

– Травер, тебе ничего не кажется подозрительным? – я погрузился в слои вероятностей еще глубже.

– Склад далеко от места посадки. И ничего не дает гарантии, что нас не кинут, – сказал Травер. – но в таких вещах приходится идти на риск.

Поймать ритм и мелодию – вот то, что нужно сделать. Грозная музыка – сложная, насыщенная глубокими и загадочными звуками, издаваемыми вселенной. Так рядом – но нужно ее услышать, вычленить из обыденного потока информации. Она сплеталась из созвучия отдельных фантасмагорических инструментов. Каждый из них созидает свою собственную композицию из отдельных звуков. Соединенные же все вместе, они обретают новое качество – чувство, знание.

Военный марш, грозное предупреждение, трагичный вальс… Все разом и вместе с тем нечто уникальное.

Как не было бы сложно их звучание, но тонкие как калька слои сплетаются в полосы булата, с каждым ударом сердца они становятся частью меня – новым знанием, пришедшим из той темной бездны, в которой скрываются от посторонних глаз причины и намерения. Читать знаки в окружающих звуках – становится для меня все более привычным занятием.

И это живая музыка, а не мертвая. Это необыкновенно важно. Ее создает оркестр живых и ущербных существ, а не цифровая машина – и потому она несовершенна. Нет в ней точных абстрактных цифр и строгих временных рамок. Нотный лист – только формализация близкая к реальности, но вовсе не она сама.

Тысячи и миллиарды вещей взаимно влияют друг на друга. Слишком много для моего ограниченного разума, запертого в куске слизи. Вычисляя причину и следствие можно утонуть в этом океане связей. Или расшибить лоб о любой из краев множества антиномий произрастающих из самой природы разума. Но вместе с тем все необъяснимые случайности, их легкие и ветреные вероятности, – увидеть их в моей власти. Все в движении, но именно так я и слышу будущее.

И как хороший музыкант, я слышу звуки, но вижу ноты.

Красивая игра мне нравится, возбуждает интерес к происходящему. Я сам, вооружившись своим нотным листом, играю не соло, но создаю звук в составе оркестра, в гармонии и едином с ним ритме дыхания. Это завораживает, подхватывает меня, и я слышу и вижу время и место каждому знаку на этом нотном листе.

Звук стихал, миг эйфории оказался только мигом, ярким, как вспышка импульсного реактора – но длился он достаточно, чтобы я ясно понял, что меня ждет в ближайшем будущем. Вернее, уже не ждет. А вот что ждет взамен – что же, вот это опять тайна… Но до чего был бы скучен мир, будь он полностью предсказуем.

– Куану понравился твой корабль. Вот оно что, – озвучил я свое озарение. Последний камешек мозаики был забит киянкой на свое место. Грани прильнули, смыкаясь в картину – картину умело спланированного злодеяния.

– Ты уверен? – капитан ошеломленно повернулся в кресле.

– Абсолютно, – я открыл потрясенно глаза. Куан все же ублюдок не только для своих рабов. Он заслуживает смерти за это. – Его не интересует, чтобы ты доставил кортозис. Двадцать, сорок, да сколько угодно тонн – это херня. А вот корабль…

Неприятным открытием стало и то, что, не смотря на Силу, меня можно было обмануть. Обвести вокруг пальца, как ребенка. Почувствовать обман легко в том, кто не умеет обманывать – вот как. И я сам завел себя в зыбучие пески, решив, что Куан ничего не злоумышлял там, в его бронированном кабинете.

– Здесь нет ретрансляторов дальней связи, – если с нами что-то случится, то об этом никто и никогда не узнает, – размышлял вслух капитан.

– И если что-то случится с тем, кто ждет нас на базе тем более, – продолжил он. Капитан никогда не считал насилие чрезмерным способом решения встающих на пути проблем.

– И у нас нет торпед, Травер, – сказал я с обидой. Скорость, на которой, соударяясь с целью, сработает протонная торпеда, настолько высока, что в атмосфере она сгорит. Но эта планета была лишена газового облака. Но вот в чем загвоздка - не было у нас даже и ударных торпед – закончились на том пирате.