Итак, теперь Ланни заметил: «Я нашел картину Гойи, похожую на эту, четыре года назад, когда бежал от войны в Испании, и я продал ее в Питтсбурге за двадцать пять тысяч долларов». Хозяин ответил: «Я купил эту за семнадцать тысяч, но это было давно». И затем Ланни: «Это прекрасный образец, теперь он может принести тридцать или сорок тысяч. Состоятельные люди обнаружили, что старые мастера — это форма разумных инвестиций и имеют то преимущество, что за них не нужно платить налоги».
Вскоре они предстали перед Каналетто, вид светлой и ясной Венеции. Ланни заметил: «Я недавно продал похожую картину для Германа Геринга».
Это была приманка, и ее заглотали мгновенно. — «Луэлла говорит, что вы хорошо знаете Геринга, а также Гитлера».
— Мне улыбнулась такая удача. Я знаю фюрера уже примерно тринадцать лет, а Германа в половину меньше.
«Они необыкновенные люди», — сказал хозяин. — «Я хотел бы поговорить с вами о них когда-нибудь, пока вы здесь».
«С удовольствием, мистер Херст». — Это было согласие.
IV
В середине воскресного утра, когда гости вышли на свежий воздух, чтобы развлечься в поместье, или посидеть на веранде на солнце и почитать свежие выпуски
«Я думал, что в то время я был чем-то вроде Розового», — сказал Ланни, — «и у Гитлера была такая же программа, как у вас, когда вы были молоды, мистер Херст. Он собирался положить конец процентному рабству, как он это называл, и разрушить тресты, и это звучало как передовицы Брисбена со всеми важными фразами заглавными буквами».
«Это было давно», — заметил издатель, возможно, из-за ностальгии. — «Мы все узнали, что тресты могут быть полезны при надлежащем регулировании».
— Конечно, но программа понравилась людям в Берлине и Мюнхене, как это было в Нью-Йорке и Чикаго. Это факт, который я указал своим друзьям в Англии и Франции, что нацисты пришли к власти, не как движение, чтобы подавить красных и сохранить крупные деловые предприятия, они пришли как радикальное движение, предлагая людям то, что те считали конструктивной программой. И она очень напоминала старую популистскую программу в этой стране.
«Вы правы», — сказал мистер Херст. — «Но проблема в том, что Рузвельт украл все наши идеи, и что мы можем сделать?»
— Конгрессмен Фиш задал тот же вопрос, когда я упомянул об этом, но я не мог ответить, потому что моя специальность — это живопись, а не искусство управлять государством. Все, что я могу сделать, это указать на факты, которые я наблюдал. В странах, где люди имеют право голоса, вы должны обещать им что-то желательное, иначе оппозиция превзойдет вас.
— Они повышают цену выше и выше, мистер Бэдд. Я уже давно говорил, что если повышение продолжится, то это приведет к разрушению нашей демократической системы.
— Возможно, вы правы. В Англии много людей, которые постоянно следят за требованиями профсоюзов, и которые с завистью смотрят на то, чего смог достичь Гитлер.
— Но даже он должен давать обещания, мистер Бэдд.
— Конечно, но он может отложить их выполнение, пока не будет достигнута победа. Тогда, по всей вероятности, он найдет возможность выполнить обещания. Немцы будут правящей расой, а все остальные на континенте будут работать на них, поэтому возможно немецким рабочим достанется большая доля продукта.
— Вы думаете, что он наверняка победит?
— Как можно думать иначе? У него больше нет противника, кроме Британии, и может ли Британия покорить Континент Европы? Рано или поздно у них кончатся ресурсы, и им придется пойти на компромисс, который им предлагает Гитлер. Я могу рассказать вам об этом, потому что я сам передавал сообщения от фюрера лорду Уикторпу, который только что ушел с поста в министерстве иностранных дел в знак протеста против упрямства Черчилля.
V