Приобретут весь мир

Каждый день в Сан Симеон авиапочтой прибывали номера восемнадцати газет Херста со всей Америки. Предположительно, один человек не мог их всех прочитать, но он мог проглядеть их парой глаз, имеющих полувековой опыт. Потом он будет диктовать телеграмму главному редактору каждой газеты, говоря, что там не так, и телеграммы были известны своим энергичным языком. Так было с 1887 года, когда Уилли Херст получил газету своего отца San Francisco Examiner, вскоре после того, как был изгнан из Гарвардского университета за то, что отправил каждому из своих профессоров элегантный

pot de chambre (ночной горшок) с именем профессора написанного золотыми буквами внутри.

Время от времени этот взрослой плейбой уходил из компании своих гостей и садился в угол Большого зала, и, положив блокнот на ручку кресла, начинал писать свинцовым карандашом. Никто не мешал ему в такие моменты, поскольку они знали, что он пишет директиву, которая изменит политику его газет или, возможно, передовицу, которая изменит политику правительства Соединенных Штатов. Иногда эти передовицы будут подписаны именем их автора, и в этом случае они выйдут в двух столбцах большого размера. Или они могут быть опубликованы как обычные передовицы, но тогда во всех газетах в тот же день.

Передовицы были похожи на проповеди, и если знать автора, то можно хорошо написать текст за него. Уилли Херст ненавидел Британскую империю с тех пор, как он пустил свой первый фейерверк 4 июля. Он ненавидел Францию с 1930 года, когда его выдворили из этой страны после того, как привёз всех гостей Сан Симеона на экскурсию в Европу по своей прихоти. Он ненавидел красных и розовых, всех их разновидностей, с тех пор, как они обещали выполнить программу, которую защищал Уилли, когда он надеялся стать кандидатом народа. Он ненавидел Ф.Д.Р. за то, что тот преуспел там, где Уилли потерпел неудачу, и особенно за то, что тот ввёл подоходный налог, который заставил Уилли расстаться со своими художественными сокровищами и с финансовым управлением его сетью изданий. Ланни внимательно следил изо дня в день и был совершенно уверен, что он узнал, как появляются передовицы его хозяина. Для того, чтобы секретный агент не просто слушал, ему приходилось высказывать идеи и быть уверенными, что его идеи были теми, которые его слушатель хотел услышать. Впоследствии он морщился, когда обнаруживал, что эти идеи распространяются тиражом в пять миллионов экземпляров, иногда в тех же словах, которые использовал он. Эта новая команда Уилли-Ланни говорила американскому народу: «Если американцы хотят войны, они должны обязательно переизбрать мистера Рузвельта. Хотят они войну или нет, они обязательно её получат, избрав его».

И снова: «Конгресс в самый тяжелый час в истории республики перестает функционировать конституционно. Его не спрашивают, хочет ли он войны или мира. Народ, высшую силу нашей демократии, отстраняют от официальных дверей в Вашингтоне, за которыми нас продают и двигают к войне и экономическому рабству».

И опять же: «Своей пагубной системой политической щедрости и грабежей государственной казны и ее порочными призывами к классовому сознанию, которое неизбежно порождает классовую ненависть, Новый курс действительно потрудился, чтобы заставить Америку стать покорной толпе, но ни закон, ни демократия не могут выжить в стране, где правит толпа».

VIII

Пришёл день выборов, 5 ноября 1940 года, и в Сан Симеоне осталось мало гостей, потому что они считали своим долгом разъехаться по своим домам и отдать свои голоса против великого Американского Диктатора. Но после голосования они прибыли с полной загрузкой самолёта и на автомашинах, чтобы играть в теннис, кататься верхом и плавать, пока не придёт время включить радио в Большом зале и прослушать результаты выборов. Калифорния, отставая от Востока на три часа, получила ранние результаты выборов во второй половине дня. А к пяти часам они пошли потоком, а к ужину все кончилось, и все знали, что третий срок охватил страну. Уилки удалось получить только десять штатов. И он смог выиграть восемь по сравнению с тем, что удалось добиться республиканскому кандидату четыре года назад.

Ланни не мог вспомнить, когда он ещё видел такую большую коллекцию несчастных лиц. Разумеется, не с тех пор, когда он был в старом сером задымлённом здании на Даунинг-стрит, в доме британского министерства иностранных дел, ночью или, скорее, ранним утром, когда Гитлер начал свой поход на Польшу. Разговор в трапезной Сан Симеона шёл вполголоса, и продолжался не так долго. Ланни задавался вопросом, ломал ли Голливуд комедию, чтобы угодить хозяину, или они действительно стали верить в собственную пропаганду? Во всяком случае, это было похоже на похороны, и смех был бы шокирующим нарушением этикета.