Присяга простору

на черном ложе костыля.

Запел бурят на подоконнике,

запел сапер из Костромы.

Солдаты пели, словно школьники,

и, как солдаты, пели мы.

Все пели праведно и доблестно—>

и няня в стареньком платке,

и в сапогах кирзовых докторша,

забывши градусник в руке.

Разрывы слышались нам дальние,

и было свято и светло...

Вот это все и было —Армия,

Все это Родину спасло.

1958

Ошеломив меня, мальчишку

едва одиннадцати лет,

мне дали Хлебникова книжку!

«Учись! Вот это был поэт...»

Я

тихо принял книжку эту,

и был я, помню, поражен

и преднеловьем, и портретом,

и очень малым тиражом.

Мать в середину заглянула,

вздохнула: «Тоже мне добро...» —

ио книжку в «Правду» обернула,

где сводки Совинформбюро.

Я в магазин, собрав силенки,

бежал с кошелкою бегом,

чтоб взять по карточкам селедки,

а если выдадут — бекон.

ф

20

Ворчал знакомый: «Что-то ноне,

сынок, ты поздно подошел...» —

и на руке писал мне номер

химическим карандашом.

Занявши очередь, я вскоре

косой забор перелезал,

и через ямины -и взгорья

я направлялся на вокзал.

А там живой бедой народной,

оборван и на слово лют,

гудел, голодный и холодный,

эвакуированный люд.

Ревел папан, стонали слабо

сыпнотифозные в углах,

и ненричесанные бабы

сидели злые на узлах.

Мне места не было усесться.

Я шел, толкаясь, худ и мал,

и книжку Хлебникова к сердцу

я молчаливо прижимал.

3955

НАСТЯ КАРПОВА

Пимчти Г.

Дубининой

Настя Карпова, паша деповская,

говорила мне, пацану:

«Чем же я им всем не таковская?

Пристают они почему?

Неужели нету понятия —

только Петька мне нужен мой.

Поскорей бы кончалась, проклятая..,

Поскорей бы вернулся домой...»

Настя Карпова,

Настя Карпова!

Млели парни, чумели чины.

21

Было столько в глазах ее карего,

что почти они были черны!

Приставали к ней, приставали,

с комплиментами каждый лез.

Увидав ее, привставали

за обедом смазчики с рельс.

А один интендант военный,

в чай подкладывая сахарин,

с убежденностью откровенной

звал уехать на Сахалин:

«Понимаете,

понимаете —

это вы должны- понимать,

вы всю жизнь мою поломаете,

а зачем ее вам ломать!»

Настя голову запрокидывала,

хохотала и чай пила.

Столько баб ей в Зиме завидовало,

что т а к а я она была!

Настя Карпова,

Настя Карпова,

сколько — помню — со всех сторон

над твоей головою каркало

молодых и старых ворон!

Сплетни, сплетни, ее обличавшие,

становились все злей и злей.

Все, отпор ее получавшие,

мстили сплетнями этими ей.

И когда в конце сорок третьего

прибыл раненый муж домой,

о'л сначала со сплетнями встретился,

а потом у ж е с Настей самой.

Верят сплетням сильней, чем любимым.

Он собой по-солдатски владел.

Не ругал ее и не бил он,

тяжело и темно глядел.

Складка лба поперек

волевая.

Планки орденские на груди.

28

«Все вы тут, пока мы воевали...

Собирай свои шмотки.

Иди».

Настя встала, как будто при смерти,

будто в обмороке была,

и беспомощно слезы брызнули,

и пошла она,

и пошла.

Шла она от дерева к дереву

посреди труда и войны

под ухмылки прыщавого деверя

и его худосочной жены.

Шла потерянно. Ноги не слушались,

и, пробив мою душу навек,

тяжело ее слезы рушились,

до земли пробивая снег...

19С0

КАРТИНКА

ДЕТСТВА

Работая локтями, мы б е ж а л и, —

кого-то люди били на б а з а р е.

Как можно было это просмотреть!

Спеша на гвалт, мы прибавляли ходу,

зачерпывали валенками воду

и сопли забывали утереть. к

И замерли. В сердчишках что-то сжалось,

когда мы увидали, как сужалось

кольцо тулупов, дох и капелюх,

как он стоял у овощного р я д а,

вобравши в плечи голову от града

тычков, пинков, плевков и оплеух.

Вдруг справа кто-то в санки дал с оттяжкой.

Вдруг слева залепили в лоб ледяшкой.

Кровь появилась. И пошло всерьез.

Все вздыбились. Все скопом з а в и з ж а л и,

29

обрушившись дрекольем и в о ж ж а м и,

железными штырями от колес.

Зря он хрипел им: «Братцы, что вы, братцы..

толпа сполна хотела рассчитаться,

толпа глухою стала, разъярясь.

Толпа на тех, кто плохо бил, роптала,

и нечто, с телом схожее, топтала

в снегу весеннем, превращенном в грязь.

Со вкусом били. С выдумкою. Сочно.

Я видел, как сноровисто и точно

лежачему под самый-самый дых,

извожены в грязи, в навозной ж и ж е,

все добавляли чьи-то сапожищи

с засаленными ушками на них.

Их обладатель — парень с честной мордой

и честностью своею страшно гордый —

все бил да приговаривал: «Шалишь!..»

Бил с правотой уверенной, весомой,

и, взмокший, раскрасневшийся, веселый,

он крикнул мне: «Добавь и ты, малыш!»

Не помню, сколько их, галдевших, било.

Быть может, сто, быть может, больше было,

но я, мальчишка, плакал от стыда.

И если сотня, воя оголтело,

кого-то бьет, — пусть д а ж е и за дело! —

сто первым я не буду и и когда 1

1963

РАБОЧАЯ

КОСТЬ

В.

И.

Дубинину

Не в льстивом унижении

под камуфляжем фраз —

я вырос в уважении

к тебе, рабочий класс.

Оставив шутки смачные,

00

меня, воины д ш ё ,

вы принимали, смазчики

зимннского депо.

Иван Фаддеич Прохоров,

известный всем в Зиме,

читал, как в храме проповедь,

в депо науку мне.

Я горд был перед взрослыми,

когда шагал домой,

что пахнет паровозами

солдатский ватник мой.

И Сыркина Виталия

клеймил что было сил

за то, что пролетарий я,

а он — врачихпн сын.

Мы были однолетками,

из класса одного,

но звал интсллигентиком

с презреньем я его...