Читаем Присяга простору полностью

лежачий камень «холодной войны».

Вы за Россию «переживаете остро»,

а в то же время, как ни крути,

лежачим камнем трагедия Ольстера

сейчас у Британии на груди.

Вы нас учили свободе, учили,

но вот вам урок, неопровержим:

на горле моих товарищей в Чили —

лежачим камнем

фашистский режим.

Об этом заботьтесь,

и, кстати, о вечности

343

и о невечном шаре земном.

А наши лежачие камни отечественные—·

наша забота.Мы их сковырнем.

8

...В тайге над Кунермой —

лежачие ржавые камни,

и скулы Кондрашина ходят,

бугрясь ж е л в а к а м и.

Он дюжину бревен

з а ц а п а л удавкою троса,

и трос надрывается,

трос угрожающе трется,

и знает Кондрашин,

что нет запасного, к несчастью:

в лежачие камни уперлись —

ни с места! — запчасти,

машины, продукты,

ушанки, горючее, спички, стихи...

На стольких столах не сукно, а болотные мхи,

Все надо опять выбивать

и стучать кулаками.

У стольких еще не мозги —

а лежачие камни.

Но крепче камней лежачих

рабочая крупная кость,

Сильнее болот стоячих

веселая русская злость.

Пусть в грохоте, скрежете, дыме

рабочие все повторят

свое могучее имя —

слово «Пролетариат».

И эхом этого слова

все камни лежачие враз

из нашего шара земного

ты вырвешь, рабочий класс.

...Кондрашин в ботфортах резиновых

ливень с ладони пьет,

неостановим, как Россия,

как прадед — великий Петр.

350

'

II трос трещит от движения,

Россию таща напролом,

как будто бы жила двужильная,

одолженная Петром.

Бульдозер хрипит, ободранный,

проходит за яром яр,

в кустарник врубаясь, как в бороды

'I еж а чих камней — бояр,

удавкой валун корявый

выдергивая из мхов,

как гатчинского капрала,

забравшегося в альков.

Кондрашин помнит кишками,

как Разин, зубами скрипя,

швырнул нарумяненный камень

со струга, с друзей и себя.

И помнит, как делался прежде,

ладонью з а ж а т в тиски,

оружием Красной Пресни

лежачий булыжник Москвы.

И помнит он позвонками тот день, когда наконец,

как будто лежачий камень,

затрясся Зимний дворец.

Коидрашинский трос напрягся,

но в нем в одно сплетены

кудели крестьянской пряжи

с прядями седины.

В нем пушкинских терниев лавры

и р ж а в ь декабристских оков,,

матросские ленточки славы —

с лямками бурлаков.

Как вы его ни тяните,

не разрывается трос.

В нем красного знамени нити

и нити крови и слез.

Крепок наш трос неказистый.

Внутри его навсегда

сжаты зубами связистов

наших фронтов провода.

Парень смоленский курносый,

забыв невеликий свой рост,

по этому самому тросу

впервые взобрался до звезд.

. 351

«Авророй» и Маяковским

на целый мир забасив,

мы тянем планету сквозь косность

на тросе без запасных.

И под любой перегрузкой

выстоит в грозы, в мороз

истории нашей русской

неразрываемый трос.

Камень лежачий сдается,

когда не сдаешься ты сам.

Я а к будущее создается.

Так строят сегодня БАМ,

9

Шпала — это только* шпала,

не растет на ней трава,

но когда слеза упала

на нее — она жива.

Рельса ·— это только рельса,

но когда, «тук-тук» ловя,

ты об рельсу ухом грелся,

то она тогда твоя.

10

Г р а ж д а н е будущие пассажиры,

запивая портвейном таежный пейзаж,

вы вспомните нас, которые проложили

путь прогрохатывающий ваш?

Поймете, как мерзлую землю долбали мы

когда на камнях мы строили БАМ,

не слушая песенное «бам-бам-баманье»,

честно сказать, противное нам.

А когда нам крутили

«Королеву экрана»

из какой-то придуманной

пляжной страны,

на нас не действовала эта к р а л я;

комары нам прокусывали штаны.

В жизни все было грубее, корявее.

352

К нашим потомкам по нашим путям

мы выйдем, проламывая фотографии,

ретушь газетную смазав к чертям.

Порой мы падали, полумертвые,

д а ж е забыв стянуть сапоги,

но лентой чапаевской пулеметного

дорога ложилась на грудь тайги.

Есть лжедороги, есть лжепророки.

Кто лжедорогой идет — пропадет.

Смысл дороги не просто в дороге,

а в том, куда она приведет.

Потомки, запомнить бы вам не мешало:

должны вы довывернуть из земли

лежачие камни земного шара,

которые вывернуть мы не смогли.

Вы не узнаете трудностей наших,

и слава богу.

Вам из болот руками

не выволакивать «МАЗ».

Но не забудьте, потомки, что, строя дорогу,

мы сами стали дорогой для вас.

С нас многое спросится

эпохой и вечностью.

Мы — первая просека

всего человечества.

1975

.

353

Евгений Евтушенко

Северная надбавка

ПОЭМА

1976–1977.

Журнал «Юность» № 6 1977 г.

За что эта северная надбавка!

За —

вдавливаемые

вьюгой

внутрь

глаза,

за —

мороза такие,

что кожа на лицах,

как будто кирза,

за —

ломающиеся,

залубеневшие торбаза,

за —

проваливающиеся

в лед

полоза,

за —

пустой рюкзак,

где лишь смерзшаяся сабза,

за —

сбрасываемые с вертолета груза,

где книг никаких,

за исключением двухсот пятидесяти экземпляров

научной брошюры

«Ядовитое пресмыкающееся наших пустынь —

гюрза…»

2

«А вот пива,

товарищ начальник,

не сбросят, небось, ни раза…»

«Да если вам сбросить его —

разобьется…»

«Ну хоть полизать,

когда разольется.

А правда, товарищ начальник,

в Америке — пиво в железных банках!»

«Это для тех,

у кого есть валюта в банках…»

«А будет у нас «Жигулевское»,

которое не разбивается!»

«Не все, товарищи, сразу…

Промышленность развивается».

И тогда возникает

северная тоска по пиву,

по русскому —

с кружечкой,

с воблочкой

— пиру.

И начинают:

«Когда и где

последний раз

я его…

того…

Да, боже мой, братцы, —

в Караганде!

Перейти на страницу:

Похожие книги

В Датском королевстве…
В Датском королевстве…

Номер открывается фрагментами романа Кнуда Ромера «Ничего, кроме страха». В 2006 году известный телеведущий, специалист по рекламе и актер, снимавшийся в фильме Ларса фон Триера «Идиоты», опубликовал свой дебютный роман, который сразу же сделал его знаменитым. Роман Кнуда Ромера, повествующий об истории нескольких поколений одной семьи на фоне исторических событий XX века и удостоенный нескольких престижных премий, переведен на пятнадцать языков. В рубрике «Литературное наследие» представлен один из самых интересных датских писателей первой половины XIX века. Стена Стенсена Бликера принято считать отцом датской новеллы. Он создал свой собственный художественный мир и оригинальную прозу, которая не укладывается в рамки утвердившегося к двадцатым годам XIX века романтизма. В основе сюжета его произведений — часто необычная ситуация, которая вдобавок разрешается совершенно неожиданным образом. Рассказчик, alteregoaвтopa, становится случайным свидетелем драматических событий, разворачивающихся на фоне унылых ютландских пейзажей, и сопереживает героям, страдающим от несправедливости мироустройства. Классик датской литературы Клаус Рифбьерг, который за свою долгую творческую жизнь попробовал себя во всех жанрах, представлен в номере небольшой новеллой «Столовые приборы», в центре которой судьба поколения, принимавшего участие в протестных молодежных акциях 1968 года. Еще об одном классике датской литературы — Карен Бликсен — в рубрике «Портрет в зеркалах» рассказывают такие признанные мастера, как Марио Варгас Льоса, Джон Апдайк и Трумен Капоте.

авторов Коллектив , Анастасия Строкина , Анатолий Николаевич Чеканский , Елена Александровна Суриц , Олег Владимирович Рождественский

Публицистика / Драматургия / Поэзия / Классическая проза / Современная проза