Признание

Чаще всего к этому моменту Викран уже заканчивал мучить беднягу Бриера - с того успевало семь потов сойти, прежде чем строгий учитель, наконец, удовлетворенно кивал и милостиво позволял опустить потяжелевшую рапиру или в изнеможении привалиться к ближайшей стене. Иногда Айре приходилось ждать, когда они закончат, и дальше обычного заниматься набившей оскомину разминкой, старательно делая вид, что ничто другое ее не волнует. Когда-то Викран надолго задерживался, добиваясь от уставшего парня безупречного выполнения того или иного приема, и тогда она изнывала от нетерпения, не зная, чем себя занять и как еще потратить ужасно медленно текущее время. А однажды даже рискнул снова поставить ее в пару с тревожно дернувшимся старшекурсником. Ничего путного, конечно, из этого не вышло, потому что Бриер, на которого пристальный взгляд мастера действовал подобно парализующему действию яда игольника, справедливо опасался запнуться или снова совершить какую-нибудь нелепую ошибку. Несмотря даже на то, что в свободное от занятий время подобные поединки давно стали для него привычными. Тем не менее, по какой-то непонятной причине рядом с учителем он становился на редкость неуверенным и осторожным. Порой настолько, что Айре удавалось чувствительно зацепить его самолюбие. К вящему раздражению юноши и еще большему неудовольствию молодого Охранителя.

Может быть, дело было в том, что их занятия проходили в строгой тайне от всех остальных. Или в том, что была немалая вероятность того, что учитель, узнав об этом, здорово рассвирепеет. Быть может, в прошлый раз его бурная реакция слишком сильно отразилась на по-настоящему испугавшемся парне. А может, Бриер беспокоился о чем-то другом. Но как бы то ни было, Викран был вынужден отказаться от подобной формы обучения: во время таких схваток ему приходилось едва ли не тяжелее, чем опасавшемуся всего на свете Бриеру. Да и Айра, как оказалось, была не в восторге, не говоря уж об унылой физиономии старшекурсника, когда звучал приказ к нападению. Конечно, Викран неизменно готовился к их бою, заранее каменел и заставлял себя оставаться на месте, борясь с закипающим гневом и подспудным страхом. Он был уверен, что выдержал бы все, что угодно, если бы для Айры это принесло бы хоть какую-то пользу. Однако пользы, как стало ясно всего через пару-тройку занятий, было мало: Айра все время напрягалась. Бриер становился скованным и неуклюжим, а сам Викран вздрагивал каждый раз, когда рапиры с противным звоном сталкивались буквально на волосок от кожи его Эиталле.

Он быстро понял: большого толку с этого не будет, ни для Айры, ни для него самого, а потому с неимоверным облегчением разрешил ей приходить на занятия немного позже. Тогда как сам к этому времени успевал и Бриера погонять, и защиту обновить, и на всякий случай проверить окрестности на предмет возможных посетителей. К огромной радости Аиры и еще большей радости облегченно переведшего дух парня. Так что теперь они как правило, встречались на занятиях лишь мельком - либо в дверях, либо в отведенном для переодевания углу. И успевали, в лучшем случае, обменяться многозначительными взглядами или молчаливо условиться о времени следующей встречи.

О которой никто, кроме пары таинственно усмехающихся нелюдей, больше не имел никакого понятия.

Едва же, наконец, дверь за Бриером с грохотом закрывалась, отрезая погрузившийся в полумрак тренировочный зал от внешнего мира, Викран мгновенно переставал быть холодным и равнодушным. С него будто маска слетала всякий раз, когда Айра с затаенной улыбкой подходила и заглядывала в его розовеющее лицо. Он словно просыпался от долгого сна, в котором находился все время, пока Эиталле не было рядом. Возвращался из забвения. Буквально оживал в эти томные вечера. А его глаза наполнялись совершенно новым светом и удивительной, невероятной, поразительно смягчающей его нежностью. Той, которую он щедро изливал на прильнувшую к нему девушку. И которая становилась особенно щемящей всякий раз, когда счастливо улыбающаяся Эиталле с готовностью подставляла губы для поцелуя.

Рядом с Айрой он был так осторожен, как только мог и как позволяло ему неистово грохочущее сердце. Прикасался нежно, с трепетом, будто все еще не до конца веря, что не спит и не бредит. Он держал ее так, словно не было в этой жизни никого ценнее и дороже. Обнимал, как хрупкую статуэтку, которую следовало хранить и лелеять в полнейшей тайне. Бережно расплетал ее волосы, позволяя им струиться по спине, рассеянно перебирал и незаметно вдыхал их легчайший аромат, когда первые страсти откипали, жаркие объятия неохотно размыкались, а она после долгого мига волнующего безумия встречи, умиротворенно вздыхала и уютно устраивалась у него на коленях. Он дарил ей мягкие поцелуи, от которых у них обоих кружилась голова. Блаженно жмурился, прижимаясь щекой к ее виску. Постоянно одергивал себя, чтобы не схватить ее с жадностью и тем неистовством, с которым хотелось, а потом на долгое время забывал обо всем остальном.