Признания египтолога. Утраченные библиотеки, исчезнувшие лабиринты и неожиданная правда под сводами пирамид в Саккаре

Мне было шестнадцать – мальчишка, ничего не понимавший в археологии. Я не имел представления, сколько времени провел под землей, не знал, день теперь или ночь и вернулся ли отец, привел ли кого-то на помощь. Очевидно было одно: в стене что-то сдвинулось и отверстие исчезло. Наконец я взял бутылку воды, батарейку и снова спустился по лестнице. Сокол по-прежнему сидел на спинке кресла, а комната была залита желтым светом. Может, удастся еще раз вызвать Махлинджу? Я лег на кушетку, закрыл глаза и стал ждать ее появления. Я звал ее, но тщетно. Сокол смотрел на меня и опускал голову, словно кивал, читая мои мысли.

В какой-то момент я заснул, а когда проснулся, понял, что потерял представление о времени. Снова поднявшись в погребальную камеру, я стал звать остальных, но ответа не услышал и задумался, нет ли другого способа выбраться из этой подземной тюрьмы. Может, с помощью сокола? Ведь откуда-то он здесь взялся. И он не может обходиться без еды. Значит, где-то есть выход. Освещая себе путь фонарем, я снова спустился по двадцати двум ступеням.

Желтый свет от камней по-прежнему заливал комнату. Сокол все так же сидел на спинке кресла. Я опустился на колени перед птицей и спросил разрешения говорить. Птица вытянула шею, но ничего не ответила. «Мне нужно отсюда выбраться», – сказал я и мысленно повторил это еще раз. Сокол вытянулся всем телом и, несколько раз взмахнув крыльями, перелетел к противоположной стене, покрытой иероглифами. Птица парила в воздухе, поднимаясь и опускаясь в такт движениям крыльев. Не понимая, что он пытается мне показать, я подошел к иероглифам и спросил, что делать дальше. Сокол несколько раз повернул голову, но, похоже, не понял меня. «Сокол, милый сокол, – мысленно произнес я, набравшись храбрости. – Я не могу расшифровать эти символы. Пожалуйста, помоги мне! Ради Махлинджи, помоги мне!» Крылья замелькали в воздухе, почти как у колибри, и птица начала метаться вверх и вниз вдоль стены, касаясь клювом некоторых иероглифов.

Это было похоже на сон. Светящаяся комната, черный сокол, я в галабее и с шарфом Махлинджи на шее. Прикасаясь к иероглифам, птица каждый раз поворачивалась ко мне. Потом она снова села на спинку кресла и посмотрела на меня. Может, я тоже должен дотронуться до иероглифов? До каких? И в каком порядке? «Пожалуйста, милый сокол! – воскликнул я. – Ради Махлинджи, покажи мне еще раз!» Птица уселась на мое плечо как дрессированный попугай. Я стоял перед стеной, покрытой иероглифами, и каждый раз, когда явно разумное животное касалось клювом одного из символов, я прижимал к этому иероглифу палец.

Всего я дотронулся до восьми иероглифов. Много лет спустя я узнал, что это были символы восьми самых могущественных богов Египта, в том числе Осириса, Исиды, Гора и Аментет, которая в Древнем Египте считалась покровительницей умерших. Едва успев прикоснуться к восьмому иероглифу, я почувствовал легкое дуновение, которого не замечал раньше. До этого воздух в комнате был абсолютно неподвижен. Я вернулся к деревянному креслу – сокол все так же спокойно сидел у меня на правом плече – и взял фонарь. Стены по-прежнему излучали желтый свет, но теперь откуда-то поступал свежий воздух. Я облизнул пальцы и поднял руку вверх, пытаясь определить, откуда дует.

Наконец я нашел отверстие прямо под ложем – раньше я его не замечал из-за покрывала, доходившего до пола. Правда, до этого времени дуновения воздуха точно не было. С трудом отодвинув кушетку, я посветил фонарем в туннель, а когда начал спускаться туда, сокол слетел с моего плеча и снова устроился на спинке кресла.

Спустившись на несколько ступенек, я наткнулся на развилку. Два туннеля вели в тупики – по крайней мере, я не мог пройти дальше. Третий отходил вбок, имел небольшой уклон и был перегорожен обломками потолочных плит. Воздух поступал именно оттуда, и я решил, что нашел правильный путь. Потом я направил луч фонаря в четвертый проход, ведущий прямо и немного вниз, но не увидел, где он заканчивается.