Призрак Заратустры

Вадим рад был бы выехать ночью, потемки сыграли бы только на руку, но Мансур, обладая россыпью талантов, все же не освоил умение видеть без света. Поэтому выехали на утренней зорьке и к полудню, двигаясь без остановок, одолели половину расстояния, отделявшего крепость от кишлака.

А дальше все пошло наперекосяк. Мансур, ехавший на полкорпуса впереди, придержал лошадь и устремил взгляд на кофейного цвета облачко, обозначившееся вдали.

— Ты чего встал? — заворчал на него Вадим. — Некогда прохлаждаться!

— Пыльная буря. — Мансур махнул на облачко камчой. — Прямо перед нами.

— Подумаешь! Проедем мимо и не заметим.

— Нет. Пыльная буря растет. Она захватит пустыню на многие гау.

— Гау? Что это?

— Так говорили древние. Гау — это земля, которую упряжка волов вспахивает за сезон. Хами пратинг чха.

— Слушай, давай без метафор. И я не понимаю ни по-узбекски, ни по-казахски.

— Это непальский. Пока буря не улетит, мы не проедем. Надо подождать.

Вадим заартачился. Из-за какой-то пыли транжирить бесценные минуты?

— Ты как хочешь, а я поеду!

И стегнул коня.

Как же легкомысленны бывают новички и незнайки, игнорирующие законы пустыни! Тщедушное облачко стало увеличиваться и за каких-нибудь минут двадцать вымахало в хмару, закрывшую две трети неба. Вадим, не ожидавший такой метаморфозы, натянул уздечку, посмотрел вправо, влево. Туча охватывала его, не давая возможности вырваться, а в ноздри уже порошило, и он не удержался от чиха.

Сзади подъехал Мансур, мрачно прогудел:

— Слезай с коня! Делай, как я говорю.

Вадим присмирел и подчинился уже безропотно. Они с Мансуром сыромятными ремешками стреножили лошадей и замотали их морды попонами. Потом Мансур, подавая пример, встал на колени, лег лицом вниз, как будто молился, и натянул на голову свой халат. Вадим поступил так же, только вместо халата накрылся пропотелой гимнастеркой.

Ураган, поднявший ввысь тысячи пудов мельчайших частиц, налетел с яростью девятибалльного морского шквала. Вадим читал, что в Сахаре похожие бедствия подчас уничтожают целые селения и караваны.

Дышать стало невозможно, он раскрывал рот, и на слизистую немедленно налипал слой шершавой персти. Она лезла в горло, в трахею, в легкие. Живо вспомнились химические атаки немцев в Осовце, где ему привелось испытать на себе все «прелести войны». Но от хлора, при его невысокой концентрации, спасала мокрая тряпка, а от песка же никакого спасения не было. Он настырно лез всюду, вдобавок непрестанно сыпался на спину, точно не в меру трудолюбивые работяги кидали его лопату за лопатой.

Вадим потерял счет времени, навалившаяся тяжесть придавила его, как неподъемная слоновья туша. Дыхание сделалось совсем коротким, в висках стучало, сознание готово было улетучиться. Свист ветра становился все тише, и Вадим чувствовал, что погребен под многометровой толщей, из-под которой уже не выбраться. Смерть отнюдь не геройская, хотя прирожденный любомудр вроде Заратустры и в ней нашел бы плюс: друзьям не надо возиться с погребением, природа все сделала за них…

Похоже, рано себя отпевать. Ш-шух! ш-шух! — кто-то споро разгребал навалы. Тяжесть спала, и Вадим, почти задохшийся, вырвался из песчаного плена. Стянул с головы гимнастерку, ожидал получить плюху от бури, но вместо удушливой пылюки пахнуло пусть жарким, зато чистым, без примесей, ослабевшим ветерком.

— Ты живой? — услышал голос Манусра.

Плюясь, замычал, как бычок. Да, да, живой! И спасибо тебе, дервиш, в буквальном смысле из могилы вытащил!

Пылевой вихрь умчался. До Вадима еще доносились его отголоски — хруст ломаемого саксаула, шелест песка, — но это было уже позади и с каждой секундой отдалялось. В глазах резало, он истово протирал их, чтобы увидеть освободившийся от коричневой пелены мир.

Веки, наконец, разлепились. Мир предстал наполненным светящейся прозрачностью, но что-то в нем было неладно. Вадим разглядел на перепаханной порывами бури равнине десять или двенадцать серых комочков. Они медленно подкрадывались к путешественникам.

Глаза слезились, и он не сразу разобрал, кто это.

— Волки, — подсказал Мансур. — Пришли с нагорья.

Ах, если бы он спутал их с какими-нибудь более безобидными зверьками — к примеру, с дикими кошками, которые тоже водятся в туркестанских пустынях! Но нет — это были самые настоящие волки. В отличие от тех, что обитают в европейских лесах, они были менее крупными, не более семидесяти фунтов весу, — однако оскаленные клыки не оставляли сомнений: это хищники, и они настроены враждебно.

Вадим слышал, что пустынные волки селятся ближе к горным районам с их пресноводными ключами и относительным разнообразием фауны, годящейся в пищу. Катаклизмы иногда сгоняют их оттуда. Вот и эти, наверное, не по своей воле снялись с обжитых мест. Может, буря заставила их бежать без оглядки через пустыню, а когда она пролетела, те из них, что уцелели, принялись искать пропитание, и — надо же! — нашли его на расстоянии почти что вытянутой лапы.