Он снарядил двух бойцов с челобитной в республиканский комитет. Вадим с ними же передал письмо Вранича по поводу сейфа, которое надлежало отстучать по телеграфу в Москву, а еще свои записки для Бабскера. В них содержалось описание первых недель работы экспедиции. Вадим постарался пересказать события как можно увлекательнее, но вместе с тем не сболтнуть лишнего. Упомянул о трудностях с водой и продовольствием, о неожиданной встрече с прогрессивной молодежью, о перестрелке с басмачами, о продолжающихся раскопках. В отчете, предназначенном для публикации, не было ни слова о найденной мумии, о похищенных ларцах и убийстве псевдо-археолога Хруща. Все это никоим образом не имело права пойти в печать.
Бойцы уехали, потянулись томительные дни ожидания. Вадим поставил перед собой цель поскорее встать на ноги. Раны затягивались быстро, и он уже на третьи сутки неспешно прогуливался по улочкам кишлака, сопровождаемый Мансуром. Вадима удивляла заботливость, с какой дервиш относился к нему. Вроде ничем друг другу не обязаны, знакомы без году неделя… Или поддержка ближнего — в традициях у странствующих философов?
Чтобы расставить все точки на i, Вадим вызвал Мансура на откровенность:
— Скажи… зачем ты меня спас? Я тебе никто — ни р-родственник, ни кунак… или как тут у вас друзья называются… Я и отблагодарить тебя как следует не могу. Был бы ты р-русским, магарыч бы тебе поставил, а так — не знаю, что и сделать.
— Ничего не надо. — Мансур важно погладил бороду. — Меня отблагодарит тот, кто превыше всех. Он ведет счет нашим земным деяниям и воздает каждому по заслугам его и по согрешениям.
Выдав эту сентенцию, он перешел на персидский язык и квохтал еще долго, но Вадим уже отступился от него, уяснив, что ничего вразумительного не услышит. В конце концов, решил, что мытарить благодетеля несправедливо. Не имеет значения, чем руководствуется дервиш, совершая добрые поступки. Суть их от этого не меняется.
Посланные возвратились с неоднозначными вестями. Из хорошего: комитетчики поклялись, что не позднее, чем через день-два в бедствующие кишлаки будут направлены обозы с зерном, рисом и прочим довольствием. С голоду никому помереть не дадут. Что касается сейфа, то на отправленный в Москву запрос пришла ответная телеграмма: чертеж передан на машиностроительный завод «Трансмаш», но по причине того, что предприятие загружено заказами на производство тормозных систем для локомотивов, означенное изделие планируется изготовить ближе к концу года.
Вадим, прочитав эту галиматью, вскипел.
— Конец года? Они что там, р-рехнулись?! Не понимают важности момента?..
Он составил депешу на имя Барченко. Она была выдержана в специфическом духе агентурных посланий: племянница тяжело больна, требуются лекарства, желательно скорее — и все в таком ключе. Нацарапав текст на блокнотном листке, Вадим затребовал аудиенцию у командира Мокрого, чье настроение, по сравнению с первым днем после бури, заметно улучшилось. Когда Вадим обратился к нему с просьбой отправить в Самарканд еще одних посыльных, он не затопал ногами, не расплевался, а благодушно покрутил пальцем у виска.
— Ты совсем малахольный? У меня тут не фельдъегерская служба. Каждый человек на вес золота. Вы и так со своим копателем у меня двух бойцов отобрали… фить! Больше никого не дам, не проси.
— Я и не прошу, чтобы вы мне их отдали. Пускай съездят в Самарканд, отправят еще одну молнию. Государственное дело…
— Да какое, в зад свинячий, государственное! — Командир начал выходить из себя. — Подождут твои писульки, не стану я из-за них людей через пустыню гонять и под бандитские пули подставлять. Усек? Тогда кру-угом — и шагом марш отседова! Фить!
Только один джокер и остался у Вадима — мандат ОГПУ. Не хотел его светить, берег до последнего. Вот оно, последнее, и наступило.
Мокрый минуты три стоял у коптилки, изучал лиловую печать и подпись Дзержинского, затем тычком вернул мандат Вадиму.
— Ты, значит, не корреспондент? А я ведь сразу смикитил… Больно прыток для газетчика. И что же ты от меня хочешь, то-ва-рищ спец-агент?
Заключительные два слова он выговорил с расстановкой и приправил снисходительной кислинкой. Дескать, правила игры знаю, посему подчиняюсь, но бояться тебя, хлыща московского, — себя не уважать.
Вадим, набравшись терпения, еще раз втолковал ему свою просьбу. Мокрый взял у него запечатанный сургучом конверт и вызвал солдат, которым предстояло стать письмоносцами.
С ними вышла нериятная оказия: до Самарканда доехали благополучно, а на обратном пути попали под обстрел, один погиб. После этого Мокрый перестал с Вадимом не то что здороваться, но даже и смотрел сквозь него, как будто тот был невидимкой из романа Уэллса.