Призрак Заратустры

Вынув затычку из бочонка, Вадим напился нагретой солнцем воды. Подумал, не сбросить ли с какой-нибудь из лошаденок часть груза, чтобы усесться в седло. Нет… В кулях ничего лишнего, все пригодится. Но если рассмотреть вопрос иначе, кому пригодится? Может, потому и не видно Керимовых коршунов поблизости, что они сейчас в другом месте развлекаются? Набросились на крепость, где их никто не ждал, и расклевывают ее… Вранича с Павлухой саблями полосуют, девчонок насилуют, мумию из гроба выбросили и шарят там в поисках злата-серебра. А бесстрашный агент специальной службы, который должен был эти бесчинства предотвратить, плетется, как какой-нибудь калика перехожий, и неизвестно, когда и куда доплетется.

От безысходности Вадим занялся самобичеванием, но вдруг заметил на отдалении коня, который, понуро опустив голову, ходил меж холмов. Вадим вытянул губы и громко курлыкнул — на войне так подзывали своих Бурок и Зорек царские инфантеристы. Конь прянул ушами, помедлил, но подошел. На его холке, свесив мертвые руки, лежал парень, что привез пакет из Самарканда.

Вадим высвободил его из стремян и снял с седла.

— Извини, друг, но коняшка тебе уже ни к чему, а мне в самый р-раз…

Уложил труп на песок, изготовился вспрыгнуть на освободившегося коня, да совесть заела. Потратил еще минут двадцать, чтобы вырыть в песке неглубокую могилку, благо среди снаряжения была и совковая лопата. В гимнастерке убиенного нашлась красноармейская книжечка, из нее Вадим узнал, что парня звали Артемом Трофимовичем Гацканом. Тысяча девятьсот восьмого года рождения, совсем пацаненок…

Книжечку Вадим забрал, чтобы передать Мокрому. Наскоро засыпал тело, воткнул в бугорок винтовку с вынутым затвором, а на ложе ножиком процарапал имя и фамилию похороненного. Авось когда-нибудь перевезут прах поближе к людям, а то и на родину переправят.

Исполнив долг, постарался забыть о нем и скомандовал коню:

— Н-но!

Тот потрусил вперед, лошадки с вагой еле поспевали за ним.

Когда он добрался до крепости, еще не смеркалось, хотя солнечный шар висел уже низко, и удлинившиеся тени скользили по пустыне черными острозубыми полосами.

Перед Вадимом открылась опустелая площадка. Там, где раньше горел костер и стояла бочка, не было ничего. Он соскочил с коня, пробежал несколько саженей и забеспокоился еще сильнее. Палатка экспедиции, юрты девушек-спортсменок — все исчезло!

Где люди? Снялись с места, поменяли дислокацию или… лежат убитыми?

Он выстрелил вверх из револьвера. Хотел позвать Вранича, Павлуху, Гулю, но в крепости лязгнуло, и в провале ворот затарахтел «Гочкис». Вадим отпрыгнул, упал ничком, выцелил дулом «Коломбо-Риччи» огонек, обозначавший местонахождение пулемета, но нажимать на спуск не стал. Дождался, когда стихнет тарахтение, и прокричал:

— Вранич, это вы? Я Арсеньев!

Как только он это произнес, за воротами охнули, и оттуда выбежала расхристанная Перепелкина. В два прыжка она очутилась возле Вадима. С разбега обняла его, прижалась трепещущими выпуклостями.

— Ты… ты… А я не разобрала, стреляла, как помешанная…

— С такой меткостью ты бы даже в бегемота не попала. А где Вранич и Павлуха?

— Их нет. Пропали…

— Как это пропали? — Вадим оторвал ее от себя, заглянул в глаза. — Когда?

— Сразу, как вы уехали. Я не знаю, куда они делись…

Глава VII,

где уже невозможно распознать, кто враг, а кто друг

Вернемся немного назад, в тот день и час, когда Вранич с Павлухой обнаружили, что опреснительная установка разбита, а озеро, на берегу которого она стояла, пересохло.

Они были настолько ошарашены случившимся, что не могли вымолвить ни слова. А когда к Павлухе вернулась способность говорить и он собирался разразиться витиеватым матерным загибом, освоенным еще в детстве, научник внезапно схватился руками за кадык и опрокинулся навзничь.

Павлухе показалось, что серба на почве пережитого стресса хватил кондратий. Но змеившаяся по песку веревка опровергла это прозаическое предположение. Вокруг шеи Вранича захлестнулась петля, и его, хрипящего, брыкающегося, тащили по склону. Павлуха, щурясь, посмотрел наверх. Солнце шпарило прямо в глаза, он разглядел на песчаном возвышении два или три темных абриса, и тотчас оттуда, с гребня, раздался выстрел. Павлуху ожгло под левым плечом, будто туда вогнали с размаху вынутый из горна штырь. Всплеснув руками, он упал и покатился по насыпи в обезвоженное озеро…

Могла ли инструктор Гуля рассказать Вадиму эти подробности? Нет. Сведения, которыми она поделилась с ним, оказались донельзя куцыми: научник с Павлухой ушли к озеру и не возвратились. Девушки напрасно прождали их — ни через день, ни через два никто не появился. В лагере начались брожения, близкие к паническим. Спортсменки разнюнились, и Гуле стоило колоссальных трудов поддерживать порядок. Ситуация осложнялась дефицитом воды и полным отсутствием пищи. Вторую проблему решили, подстрелив парочку дроф и изжарив их на огне, а вот остатки воды в ведре пришлось экономить, выдавая по четыре глотка в день на человека.