Про что щебетала ласточка Проба "Б" (СИ)

Садъ, насколько можно было видть изъ за калитки, былъ пустъ, но въ окнахъ двигался туда и сюда спть. Какъ ни осторожно отворялъ онъ калитку, но не могъ избжать, чтобы рдко отворяемая дверца громко не заскрипла на своихъ заржавленныхъ петляхъ; въ ту же минуту на него съ неистовымъ лаемъ бросился лягавый щенокъ, съ которымъ всегда играла Гретхенъ, но тотчасъ же успокоился, какъ только узналъ Готтгольда. Онъ принялъ за хорошій знакъ ласки маленькаго зврка и осторожно пошелъ дальше къ огню, теперь свтившему уже только изъ одного окошка. Это было около дтской комнаты, сосдней съ спальнею Цециліи. Съ бьющимся сердцемъ Готтгольдъ подошелъ къ окну и увидалъ ее.

Она, какъ казалось, только что собрала игрушки и опустилась на стулъ, подперши лобъ лвой рукой. Вся она была олицетвореніемъ затаеннаго горя. Свтъ стоявшей позади ея свчи, ясно и отчетливо обрисовывалъ дивную форму ея головы, нжныя линіи тонкой шеи, слегка наклоненнаго затылка и прелестной груди,-- между тмъ какъ глубокая тнь, падавшая на ея милое лицо, еще усиливала его грустное выраженіе. Сердце Готтгольда разрывалась отъ любви и состраданія. "Цецилія, дорогая моя!" прошепталъ онъ.

Она не могла его слышать; но въ эту минуту она подняла голову и, взглянувъ въ окно, замтила стоявшую передъ нимъ темную фигуру. Подымаясь со стула, она радостно вскрикнула, раскрыла объятія -- и потомъ, точно защищаясь обими руками, голосомъ полнымъ страха, воскликнула: "Нтъ, нтъ, ради Бога, не надо!"

Готтгольдъ не видалъ уже отклоняющаго жеста Цециліи, не слыхалъ ея словъ. Дверь была только притворена, онъ быстро вошелъ въ комнату, бросился къ ногамъ Цециліи и, схвативъ ея руки, покрывалъ ихъ страстными поцлуями.

И все, что въ эти послдніе чудные дни, обильные страданіями и блаженствомъ любви волновало и наполняло его грудь такъ, что она готова была разорваться, все что онъ выстрадалъ со вчерашняго дня до этой минуты, чему онъ не находилъ имени -- полилось потокомъ изъ устъ его. Напрасно противилась Цецилія; она чувствовала, что этотъ нотокъ увлекаетъ, уноситъ, пока вскочивъ и обнимая ее онъ не вскричалъ: "такъ пойдемъ-же Цецилія! Ты не должна ни минуты больше оставаться въ этомъ дом, подъ одной крышей съ этимъ негодяемъ, который продаетъ за презрнныя деньги свой позоръ,-- позорь знанія, что его жена любима другимъ и что она любить этого другаго. Я сегодня утромъ ушолъ не простившись съ тобою -- все это случилось такъ внезапно, было такъ непостижимо; мн казалось, что я долженъ исполнить твое приказаніе, еслибы даже и не понималъ тебя,-- еслибы даже то, что ты сдлала, было сдлано изъ состраданія къ человку, котораго ты когда-то любила, даже изъ остатка любви къ нему; теперь я -- теперь мы опять нашли другъ друга; теперь никто и ничто не разлучить насъ! Цецилія! ты не отвчаетъ мн?"

Она глядла на него большими глазами, выражавшими самое горестное удивленіе. Тутъ она взяла свчку и повела его въ спальню, гд въ углубленіи стояла ея кровать, какъ разъ подл кроватки ея ребенка.

Малютка лежала съ полусомкнутыми глазами, слегка открытымъ ротикомъ, съ раскраснвшимися щечками, въ томъ сладкомъ дтскомъ сн, который наступаетъ вслдъ за засыпаніемъ, какъ вечерняя заря за послдними лучами солнца. Готтгольдъ потупилъ взоры; въ эгоизм страсти онъ едва ли и думалъ о ребенк, а тмъ боле о томъ, что онъ могъ быть препятствіемъ. Онъ и теперь еще не понималъ этого. "Твой ребенокъ будетъ моимъ", лепеталъ онъ: "ты не разстанешься съ своимъ ребенкомъ; я никогда не разлучу тебя съ нимъ".

Она поставила свчу на полъ, чтобы свтъ не падалъ на глаза Гретхенъ, и стала передъ постелькой на колни, прижавшись лбомъ къ краю ршетки и длая знакъ рукою, чтобы онъ ушелъ. Готтгольдъ стоялъ подл нея съ отчаяніемъ человка, который чувствуетъ, что его дло потеряно, а между тмъ все еще силится отстоять его. Вдругъ собака, вошедшая вмст съ нимъ въ комнату, начала ворчать и устремивъ кончикъ своей морды къ порогу двери, ведшей изъ спальни въ общую комнату, разразилась тихимъ лаемъ. Готтгольду показалось, какъ будто бы тамъ что-то зашумло; онъ пошелъ къ двери, Цецилія загородила ему дорогу. Она указала на дтскую комнату, откуда они вошли, и видя, что Готтгольдъ медлитъ, бросилась туда; Готтгольдъ машинально пошелъ за нею.

-- Уйди ради, Бога! воскликнула Цецилія.

Это были первыя слова, слетвшія съ ея устъ.

-- Опять: уйди? Ни за что!

-- Ты долженъ! или все было тщетно! муки, борьба, позоръ -- все, все!

-- Цецилія, вскричалъ Готтгольдъ вн себя,-- я не былъ бы мужчиной, еслибъ ушелъ еще разъ! Ты должна мн объяснить все: я хочу знать, что я длаю, почему я это длаю...

-- Я не могу ничего больше сказать; ты долженъ понять меня. Я думала, ты угадалъ все съ самаго начала -- иначе у меня не хватило бы духу; я была бы несчастнйшее на земл созданіе, еслибъ ты и теперь еще не понималъ меня. Но ты поймешь; вдь я не могла бы любить тебя даже и при другихъ обстоятельствахъ. А теперь, ради твоей любви ко мн, Готтгольдъ, не оставайся здсь ни одной секунды больше. Прощай, прощай навки!