Про Дуньку, которую знали все

…На город наползали сумерки. Их подгонял свежий мартовский ветер. Подмораживало. Лужи затянулись прозрачным слоем тонкого льда и звонко хрустели под сапогами. На обочинах дороги лежал стромбовавшийся снег, весь в разводах чёрной мазутной грязи. Возле стволов деревьев уже оттаяла земля, от неё исходил дурманящий запах весны. А у Дуньки на душе уже вовсю расцветало лето.

Как-то подслушала разговор Валерки с мамой. Он обещал, что в отпуск они все втроём полетят к морю. И не куда-нибудь, а в Египет! Душа у Дуньки возликовала. Про Египет она читала: там даже зимой жара под тридцать градусов. На самолёте Дунька никогда не летала, но слышала, как Вика Воробьёва хвасталась: мол, в самолёте даже кормят и сока можно пить на халяву сколько душеньке угодно. И море там не Чёрное, а Красное. Почему его так назвали — никто из ребят не знал. А Дунька знала, потому что где-то однажды вычитала: там, в Египте, в древние века какие-то бои шли. И красным море было от крови.

Но благостные мечты сменились тревогой. Возле магазина ошивались Дятел со Шмыгой. Заметив взрослых парней, Дунька приостановилась. Встреча с ними не сулила ничего хорошего. И Дунька хотела незаметно прошмыгнуть в магазин. Но парни её окликнули:

— Эй, Дунька! Греби сюда! Дело есть!

Дунька остановилась.

— Что встала как вкопанная? Иди!

Сила привычки взяла верх. Независимой вихляющей походкой подошла ближе.

— Ты никак с баблом? В кои-то веки? Наследство получила? — с кривой усмешкой спросил Дятел.

— А вам-то что? — дерзко ответила Дунька.

— У нас на сигареты не хватает. Выручай! — почему-то с опаской оглядываясь по сторонам, вкрадчиво попросил Шмыга.

— У меня лишних нет. Только на хлеб да молоко, — честно призналась Дунька, а в груди тревожно застучал железный молоточек.

— Ишь, как заговорила! — осуждающе подмигнул Шмыге Дятел. — Сколько наших хапчиков на халяву скурила! А теперь завоображала?

Не успела Дунька и глазом моргнуть, как парни, подхватив её под руки, потащили к мусорным контейнерам, подальше от людских глаз. Шмыга, закрутив ей руку за спину, стал ногтем давить на запястье, чтобы разжать Дунькин кулак.

— Не мои деньги! Баба Зоя, соседка наша, дала на хлеб и молоко! — умоляла их Дунька. — Честно говорю, болеет она! В магазин сходить просила!

Но парни и слушать не хотели. Шмыга ломал ей пальцы. Дунька прибегла к спасительному приёму — что есть мочи завизжала, пронзительно и громко. Но Дятел зажал ей рот своей грязной ручищей. Дунька стала задыхаться. Кулак разжался. Деньги упали в грязь. И только Шмыга хотел подобрать их, как чья-то сильная рука схватила его за ухо. Тот взвыл:

— Отпусти, мужик! Больно же! Отпусти!

Дятел тут же слинял, будто его и близко не было. Дунька подняла глаза — и у неё разом высохли слёзы. Это был Валерка!

— А-а-а! Старый знакомый! — не обращая на Дуньку внимания, сурово произнёс отчим. — Видно, ты не понял, с кем имеешь дело? А я ведь тебя уже предупреждал. Чтобы к девочке этой близко не подходил! — И, развернув парня к себе спиной, изо всех сил дал коленом под зад.

Шмыга, бормоча какие-то угрозы, мгновенно улетучился.

А Дунька, шмыгая носом, подняла из грязи мокрую купюру и заскулила:

— Что я теперь бабе Зое скажу?! Она хлеб и молоко ждёт. Кто у меня теперь эту бумажку возьмет?

— Не реви! — строго приказал отчим. — У меня деньги есть. Купим мы всё, что надо, бабе Зое. А грязную купюру завтра в банке обменяем на новую.

Дунька успокоилась. Искоса взглянула на отчима:

— А как ты узнал, что они меня бьют?

Тот усмехнулся:

— Выхожу из магазина и слышу знакомый визг. Я тебя, Дуняша, за версту чую! — и взял её за руку. — Пойдём в магазин.

Обратно домой тоже шли за руку. Дунька руку не вырывала. Пусть Дятел со Шмыгой видят, под какой она надёжной «крышей».

Но злость на Шмыгу не проходила. Ногтищами своими грязными всю руку разодрал! А Дятел — хитрый лис! Сделал вид, что он тут ни при чём!

Лицо у Валерки тоже было на редкость хмурым и озабоченным. Что, он так и будет до самого дома молчать? Не глядя на него, принялась с пафосом декламировать:

И решил Шмыга стать победителем,

Всех лесов и полей повелителем!

Покоряйтеся Шмыге усатому!

(Чтоб ему провалиться, проклятому!)

И тотчас Валеркино лицо расплылось в озорной улыбке. Потрепал её по шапке.

— С чьего оригинала слизала?

— А! — бравадно отмахнулась Дунька. — Я имена авторов не запоминаю. Была нужда память засорять!

— Это ты зря, — не одобрил Валерка. — Так и до плагиата дойти можно…

Незнакомое слово «плагиат» озадачило. Но признаваться в этом Валерке не решилась. Надо будет у Елены Сергеевны спросить. Она любит, когда ей серьёзные вопросы задают.

А вечером мать зашла в её комнату пожелать спокойной ночи, и Дунька вдруг спросила:

— Мам, а чего тебя отец бросил?

Мать, словно от испуга, резко дёрнула головой. Долго молчала, раздумывала, наверное, говорить об этом Дуньке или нет. Потом тяжело вздохнула, тихо и как-то обречённо произнесла:

— Богатую нашёл. Я ведь в детдоме выросла. Что с меня было взять? Он и не знает, что ты родилась… — И ударила в лоб встречным вопросом: — А зачем тебе это?