Про Лизавету и михрялку Дусю

– А ты не знаешь? – удивилась женщина – Ее нет. Подожди, она тебе просила передать пакет. – Женщина скрылась в полумраке квартиры и через мгновение вынесла большой бумажный пакет. – Вот. Посмотри дома. А завтра приходи. Приходи вместе с Дусей. Я и про нее знаю. Не удивляйся. Приходите все. А сейчас, извини. Я не могу говорить.

Женщина отчего-то заплакала и, кивнув, закрыла дверь. Обескураженная Лизавета не помнила, как дошла до дома. Никто не услышал, как она вошла в квартиру и прошла в свою комнату. Дуся лежала на диване и не мигая, пристально смотрела на девочку. Потом она помотала головой, словно сбрасывая с себя наваждение и проговорила:

– Значит, ты еще ничего не знаешь.

– Чего не знаю? – удивилась Лизавета.

– А это что за пакет? – вместо ответа спросила Дуся.

– Это БабЛюдина дочка передала. От нее. БабЛюды нет. Она наверное завтра будет. Ее

дочка сказала завтра приходить.

– Открывай пакет. – Скомандовала михрялка. Лизавета послушно открыла пакет и достала из него плоский увесистый сверток. Она развернула бумагу. В руках у нее оказалась красивая золоченая рамка. В рамку, защищенная стеклом, была вставлена фотография. Лизавета вспомнила, как еще в начале весны, папа усадил на диван Людмилу Ивановну,

ее и Дусю и сделал несколько снимков. Это был один из них. Лизавета с БабЛюдой весело смеялись, а Дуся сидела на коленях у девочки подняв к верху обе передние лапки. Еще в свертке был конверт из плотной бумаги. Конверт был заклеен, и чтобы его вскрыть, пришлось срезать ножницами сбоку тонкую полоску. Пока Лизавета возилась с конвертом, в комнату заглянула мама. А потом, вслед за ней, вошли Клавдия Михайловна и папа.

В конверте лежал лист бумаги. Раньше, в школе учили писать не только грамотно, но и красиво. Вот такой красивый почерк был у Людмилы Ивановны. Буквами с завитушками, ровными, как по линейке строчками была исписана одна сторона листа. Руки у Лизаветы почему-то начали дрожать и Клавдия Михайловна забрала у нее листок и сказала:

– Давайте сядем, а то меня ноги не держат. – Все сели на диван и Клавдия Михайловна начала читать: "Дорогие мои! Если Вы читаете это письмо, значит меня уже нет. Я очень виновата перед Дусей. Она израсходовала так много своих сил, чтобы облегчить мою жизнь, а я не сберегла этот дар. И мне за это очень-очень стыдно. Лизавета, а потом и все Вы появились в моей жизни так стремительно, так неожиданно. Появились тогда, когда я, превратившись в древнюю больную старуху уже и не ждала от нее, от жизни, ничего хорошего. Каждый день должен был стать для меня последним. И тут появилась Лизонька и Дуся. А потом и Вы все.

За этот неполный год, благодаря Вам, я прожила целую жизнь. Новую и счастливую. И за это, я Вам всем бесконечно благодарна. И низкий поклон и самые теплые слова нашей

общей любимице и подруге Дусеньке.

Так уж устроены люди, что жизнь когда-то прерывается или заканчивается. У меня она

закончилась. Я к этому была давно готова. Вот и Вы – не плачьте. Берегите каждый миг. Наслаждайтесь жизнью. И любите друг-друга. А я буду присматривать за Вами и радоваться за Вас.

Ваша БабЛюда."

Клавдия Михайловна закончила читать и так и застыла с письмом в руках. Да и все

остальные, как окаменели. Сидели молча, погруженные каждый в свои мысли. Тишину нарушила Дуся. Она взобралась на стол и стала разглядывать фотографию в раме.

– Нет, не может быть. Она обязательно должна была написать. Давай посмотрим сзади. Переверни, а то тяжело. – Обратилась она к папе. Он перевернул фотографию. И, действительно, на обороте, каллиграфическим почерком Людмилы Ивановны было написано: "Не имей сто рублей, не имей сто друзей, а имей двух самых лучших, самых верных подруг Лизавету и Дусю. Я ВАС ЛЮБЛЮ!!! Ваша, Народная артистка СССР БабЛюда."

Как в тумане, пролетели печальные дни. Везде, и в интернете, и в газетах, и по телевизору вспоминали Народную артистку СССР Л. И. Нилову. Лизавета и представить не могла, что БабЛюда такая знаменитая.

И все эти дни и фотография и письмо так и лежали на столе. Ни Лизавета, ни Дуся с того дня ни разу к ним не прикасались.

Прошло немало времени. Однажды вечером в комнату вошел папа. В руках он держал дрель и небольшой сверток.

– Ну, что, девчонки, надо наверное повесить на стену вашу фотографию? И вот это тоже. – С этими словами папа развернул бумагу и Лизавета с Дусей увидели: в небольшой рамке, очень похожей на ту, в которую была вставлена фотография, сторублевую купюру. Ту самую купюру, которую когда-то, в день знакомства, дала Лизавете Людмила Ивановна.

Дочку Людмилы Ивановны звали Вера. Она переехала жить в Москву и теперь служила в том же театре. Как-то так, само собой получилось, что и Лизавета с Дусей, и мама с папой, и Клавдия Михайловна нашли общий язык, а потом, и подружились с Верой. Однажды, собравшись в квартире Людмилы Ивановны договорились между собой больше не грустить по БабЛюде, а представлять, что она уехала на гастроли и обязательно, когда-нибудь, вернется.