Про папу

Отец старел, старел себе потихоньку и постарел. Обратной дороги нет. Старый человек из этого мира уже почти ушел, а в другой еще не вошел. Ужасное состояние. Близкому надо делить и его.

Когда-нибудь в этом перешейке между двумя мирами окажусь и я. Буду сползать в эту серую, гугнивую мглу один. Меня некому будет поддержать, удержать в этом мире.

Одного этого достаточно, чтобы рожать себе детей. И растить их так, чтобы они любили тебя и помнили таким, каков ты есть. Был. Чтобы боролись за тебя до последнего с желтоглазым, безумным, оскаленным слюнявой пастью чудовищем — старостью. Дрались, отгоняя ее хотя бы на время, зная, что проиграют и зверюга рано или поздно доберется до своей добычи.

Но пусть, сука, знает, что она может забрать у меня отца, но никогда — любовь к нему.

* * *

Раннее утро. Воздух тих и влажен. Вышел за ворота, постоять, подумать. Скоро ведь это кончится, даже наш тихий поселок наполнится дневными звуками. Но в эти минуты так хочется жить здесь и теперь…

Неожиданно сзади раздается обиженный визг. Собака Белка разбаловалась окончательно: как не выйду на улицу, скребется в ворота, пытаясь выползти в кошачий лаз.

Застрянет же там, снова мне возиться. Вздыхая, открываю ей калитку. Жалко этой хрупкой тишины — на улице никого нет, пусть побегает.

Радостно пыхтя, собака Белка вылетает за ворота, мимоходом благодарно обтираясь головой об меня, и несется нюхать, метить и делать все, что положено собаке в дикой природе.

Сонный покой в нашем тупичке, ни людей, ни машин, да и до проезжей части далеко.

Неспешно иду вдоль нашего старого забора, вот розовый куст, который посадила мама. И вдруг замечаю притаившуюся соседскую болонку в траве. Как она выскочила без хозяина на улицу, не понимаю. Забыли ее вечером, что ли…

Болонка, пушистая и белая, как одуванчик, настороженно смотрит из-под листочков на бегающую возле здоровенную овчарку. Блин, ну вот и напряги.

Пытаюсь поймать Белку, сделав к ней резкий бросок, но в силу раннего пробуждения и сорока шести лет уступаю собаке, та с глупым хохотом улепетывает от меня. Тогда подхожу к приоткрытым соседским воротам, чтобы запустить туда болонку. Собака Белка добродушная (если ее не злить), но кто ее знает, как отреагирует.

«Иди домой, давай», — шепчу я собачке, и та вроде понимает, на полусогнутых чешет ко мне, я открываю соседскую калитку, и тут болонка, дура, накидывается со звонким лаем на меня.

Ну или я дурак, фиг его знает, собака, в принципе, права.

Однако Белка уже несется ко мне, раздув пасть, как кобра капюшон.

— Проблемы? Где проблемы?

— Иди отсюда!

Да куда там… Болонка, взвизгнув от ужаса, бросается в сторону, и тут ее настигает Белка.

— Ой, смотри, какой мяч!

— Дура, я не мяч! Я могу быть страшна!

— Зови меня Роналду!

Белка начинает гонять собачку между лапами, на морде радостная ухмылка.

— Футбол! Да здравствует футбол!

— Я дорого продам свою жизнь!

— Сидеть! Стоять! Пошла вон!

Белка и не думает кусать болонку (вдруг мяч лопнет), просто катает ее лапой по земле, держа свою морду на отлете (Котасина школа), и в этот момент я хватаю ее за холку и тащу домой.

Болонка ликует:

— Ага! Тебе влетит сейчас! Дура, дура!

— Максим Викторович, я не понимаю, почему вы постоянно портите самые радостные…

— Ты запарила! Ты запарила меня уже!

— Да подумаешь, что ей будет-то?

— Почему ты не слушаешься никогда? Ы?

— Вот это «Ы» было лишнее…

— Домой!

— Вот теперь не пойду. Я обиделась и не пойду.

Волоком тащу упирающуюся овчарку к воротам дома.

— Ни-ко-гда! Больше! Не выпущу!

— Пусти меня, пусти, там мой мячик…

Запихиваю возмущенно подвывающую овчарку за железную дверь. Болонка носится вдоль нашей ограды, празднуя победу.

— Ты тоже вали! Все утро испортили!

В воздухе еще болтаются обрывки тишины, с сожалением смотрю, как они оседают на землю. Сволочи. И так покоя душе моей нет, так еще и эти минуты украли.

Как мне жить в этом шумном мире?

Доброе утро. Хотя звучит как издевка.

26 августа 2017 г.

Я помню, было мне лет десять, наверное. Мы стояли с мамой на балконе четвертого этажа нашей кирпичной пятиэтажки. Пахло кленовыми листьями, пылью летнего города, а на кухне закипал чайник. Мама улыбалась, и я тоже, был редкий момент нашей легкой, безоценочной близости. Мать моя обычно была строгой женщиной. А возраст у меня был таков, когда только начинаешь осознавать, что ты одинок и дистанция с родителями будет только нарастать.

Но в это мгновение мне ясно показалось, что мы так же близки, как в раннем детстве, был тот же свет, тот же балкон и звук закипающего чайника, может быть, он был самым важным. Мама улыбалась той же улыбкой, что и пять лет назад, да и как могло быть иначе — что такое пять лет для взрослого человека, а для десятилетнего мальчишки это полжизни, подумайте!

Это сейчас я бы улыбнулся и постарался до конца насладиться этими мгновениями, легко отпуская, смирясь с неизбежностью их ухода, но тогда я вдруг испугался, что мама вот прямо сейчас перестанет улыбаться и уйдет, и разом все кончится, и, когда закипел чайник, бегом помчался на кухню налить нам чая и вернуться, я очень спешил.