Прочтение Набокова. Изыскания и материалы

Зачем Н.<овый> Ж.<урнал> печатает дикого пошляка Гребенщикова[1068] и букольки совершенно безграмотной г-жи Кудрянской [sic][1069]? А «Времена» [—] лучшее[,] что написал Осоргин – очень трогательно и хорошо. С вашей оценкой Милюкова я совершенно не согласен. Цементом его эрудиции и пьедесталом его трудоспособности была та великая бездарность, которая есть плоть и кость стольких солидных ученых и томасманистых писателей. Это одна из тех восковых фигур, которые очень «похожи». Не могу поверить, что вы с вашим вкусом и умом могли бы серьезно восхищаться «Историей русской культуры»[1070]

.

Я родился в 1899 году, 23 апреля (как и Шекспир). Тениш.<евское> уч.<илище> и Кэмбр.<иджский> унив.<ерситет>. Дюжина книг. Энтомолог[1071]. По ночам ловлю на свет. Гостиница наполняется только на концах недель, все больше военные, мне достались в жертвы два-три мутных шахматиста. Грустно мне, что вам все нездоровится. Горячо приветствуем вас и Татьяну Марковну.

Ваш В. Набоков

Публикуется по рукописному оригиналу (Columbia University / The Rare Book and Manuscript Library / Bakhmeteff Archive of Russian and East European Culture / Mark Alexandrovich Aldanov papers)[1072]

.

Два письма к Эдмунду Уилсону

I

Кембридж, Массачусетс

[8 июня 1944 г.]

Дорогой друг,

Твое письмо застало меня в госпитале, где я оказался благодаря следующим занятным приключениям.

В день высадки союзников некие бациллы приняли мои внутренности за береговой плацдарм. Пообедав виргинской ветчиной в маленьком Wursthaus’е[1073] возле Гарвард-Сквер, я совершенно счастливо занимался в музее изучением гениталий бабочек из Хавила, округ Керн, Калиф.<орния>, как вдруг накатила необычная волна тошноты. Заметь, до этой минуты я чувствовал себя на редкость хорошо и даже захватил с собой теннисную ракету, чтобы в конце дня играть с моим другом Кларком (иглокожие, если ты понимаешь, о чем я). Внезапно, как я уже сказал, я почувствовал позыв к рвоте и в желудке моем раздался жуткий воинственный клич. Каким-то чудом я добрался до выхода из музея, но, не достигнув лужайки, бывшей моей жалкой целью, изверг или – скорее – низверг, т. е. прямо на ступени, такую разнообразную всячину: кусочки ветчины, шпинат, немного картофельного пюре, струю пива, – словом, на все те 80 центов, что стоил обед. Страшная резь пронзила меня, и я едва успел одолеть расстояние до уборной, где из противоположной части моего несчастного тела хлынул поток бурой крови. Поскольку во мне есть наследственная героическая черта, я заставил себя подняться по лестнице, запереть лабораторию и оставить в кабинете Кларка записку, отменяющую теннис. Затем, шатаясь, я побрел домой, блюя через каждые три шага к немалому развлечению прохожих, полагавших, будто я переусердствовал, празднуя высадку союзных войск.

Теперь, мои дорогие Эдмунд и Мэри[1074], заметьте следующее. Накануне Вера увезла Митю в Нью-Йорк на операцию по удалению аппендицита (она была назначена на среду, 7-го июня, а сегодня четверг, и я страшно беспокоюсь, не имея возможности получить вестей оттуда), так что когда я наконец заполз в свою квартиру, я оказался в полном одиночестве и без всякой помощи. Смутно помню: снимаю с себя одежду в промежутках между гомерическими дистальными и проксимальными исторжениями; лежу на полу своей комнаты, выкашливая ветчину и кровь в корзину для бумаг; судорожными рывками пытаюсь достать телефон, абсолютно недосягаемый, поскольку он стоит на необычайно высоком фортепьяно. Мне удалось сбросить аппарат на пол и, собравшись с силами для последнего подвига, набрать номер Карповичей.

Заметь еще одно обстоятельство: в это утро г-жа Карпович сообщила мне по телефону, что она только что привезла своего мужа из их вермонтского имения, где они провели уик-энд и где он серьезно захворал. А сверх того, приехав домой, они оба вдруг сообразили, что совсем забыли о том, что пригласили в Вермонт Добужинского (художника) с женой, которые должны были приехать из Нью-Йорка и переночевать у них. Она хотела узнать у меня, не было ли от них известий, гоня ужасное видение, как Д. с женой пытаются растормошить пустой дом. Я сказал ей, что зайду к ним после тенниса с Кларком.