– Я сам там не был почти два года, – отозвался Орлов рассеянно, – все по лесам, да скалам хаживал, как койот местный. На перине пуховой, только у вас за все это время поспать довелось! Так что я о многом не знаю, о многом слышал от других, или читал в американских газетах. Одно могу сказать – не спокойно стало в империи.
– Это все из-за реформ будь они не ладны, – со вздохом проговорил Иван. – Зачем вообще их надобно было затевать? Неужели нельзя по-старому жить было?
– Думаю, что нельзя так жить было дальше, – убежденно проговорил поручик. – Однако интеллигенции не нравиться, что реформы идут медленно и что вроде не полные они, крестьянам не нравиться, что сохранено помещичье землевладение, что высоки условия выкупа земельного надела. В рабочей и студенческой среде вообще кипят страсти якобинские! Одним словом, настают времена не приведи Господи какие!
– Так, так, – со вздохом пробормотал Иван, – я так смекаю, что не продажа это была землицы сей.
– А, что же тогда? Ты же сам присутствовал на этом празднике.
– Так-то оно так, только смутил ты меня крепко своими новостями…, я так смекаю, что это развал империи начался. Сам-то, как думаешь, в чем причина этой смуты?
– Не знаю, – покачав головой, проговорил поручик. – Наверное, в медлительности правительства, в его непоследовательности, да и потом на постах сохранены многие персоны, еще с николаевских времен и они, всячески, препятствуют продвижению реформ. Да, Бог с ними с реформами, меня сейчас в первую очередь беспокоит судьба моих полчан. Ну не испарились же они!
– Одно могу сказать, офицер, не шел твой обоз этим путем, иначе бы мы знали про него. Да края у нас громадные, сам знаешь…, только научились мы здесь, вести узнавать и добрые и худые. Вот вчера, к примеру, мне один аулет шепнул, что верст за пятьдесят отсюда, нашли одного православного с русским лицом.
– Может это кто-то из обоза был? – встрепенулся Орлов.
– Да нет, в другой это стороне было.
– И кто это был? Он сказал, что то?
– Не торопи, офицер, – пробормотал староста, раскуривая трубку. Так вот, сегодня я уже поутру узнал подробности. Нашли его сильно обмороженным, с выдавленными глазами…, пытал его кто-то крепко. От мук бедняга лишился рассудка и в буйстве своем отказался идти к очагу на отрез. Умолял оставить его в снегу, где он смертушку хотел принять смиренно.
– Так он не сказал кто он такой?
Староста с сочувствием посмотрел на поручика и, покачав, головой проговорил:
– Сказывал он больно тихо, смогли лишь понять, что он Неплюев какой-то…
Орлов остановился как вкопанный, потом посмотрел, прищурив глаза куда-то вдаль, и играя желваками, выдавил сквозь стиснутые зубы:
– Эх, Иван Иванович, замучили тебя, значит латиняне проклятые.
– Вижу, офицер, принес я тебе дурную весть, извиняй.
– Он с нами шел, а когда нас в блокгаузе в полон, взяли, и сжечь хотели в печи кирпичного завода, латиняне выкупили его у индейцев за бочонок водки.
– За что же его на медленную погибель оставили в лесу? С твоего рассказа я понял, что нужен он им был.
– Эх, Иван Петрович! Как бы я знал, почему с ним так обошлись! Скорее всего, отказался он с ними идти и» привязать» на их карту результаты наших изысканий геологических. Вот они его и изуродовали, бросив умирать в лесу… А про американца, который на пинкертона работал вестей нет никаких?
– Нет, офицер, сие нам не ведомо, – отозвался староста. – А, что инженера касаемо, царствие ему небесное, так умер он тихо и смиренно, наши друзья аулеты похоронили его по православным правилам.
– Они, что же в православии состояли?
– И даже крещеные в храме, ну да бог с ними. Скажи мне лучше, что вы далее с урядником делать собираетесь? Никакой обоз не идет в нашу сторону, в Ново-Архангельске гарнизона нашего нет уже… Может у нас в слободе останетесь? Раз уж при таких печальных обстоятельствах, все так сложилось.
– Нам, как людям служивым, – проговорил поручик, – артикли военные, предписывают идти на соединение со своими. Даже если территория занята противником. Даже если мы окажемся на многие сотни верст в отрыве от основных сил, все одно мы должны пробиваться на соединение с основными силами.
– Ну, как говориться вольному воля, – кивнув, отозвался Иван, – но знайте, что если передумаете и останетесь, то мы будем только рады. И дома срубим добрые, и участки для промысла нарежем, и жен домовитых сыщем.
– Хорошо, будем иметь в виду… Будем знать, что если что, то у нас есть угол, где нас ждут, на сей земле. Скажи, Иван Петрович, а это озеро замерзает зимой?
Староста посмотрел с хитрым прищуром и, улыбнувшись в бороду проговорил:
– Верно, смекаешь, офицер, не замерзает оно весь год, а дело все в ключах, что фонтанируют на дне – это еще наши предки подметили. Места здесь для проживания добрые и птице раздолье и нам довесок к столу значимый.
– Я уже заметил это, трапезничаете сытно, еду под специи принимаете, да вино иноземное, серебро столовое на столе, одеты опять же все в сапоги с мехами.