Читаем Прогулки с бесом, или "Gott mit uns"! полностью

До какого-то возраста волновали фильмы отечественной "выпечки" с обязательным "патриотическими" кадрами, где умирающий герой что-то шепчет остающимся пока до срока, жить? Нужно признаться, что в положении "киношной всеядности" пребывал лет до тридцати…

— Долгонько, однако, в дураках пребывал!

Фильмов с умирающими главными героями в прошлом много наделано. Что поделать: любили мы прощальные сцены с умирающими главными героями, жить без них не могли. Лица друзей и родни умирающего героя до предела "мужественны и суровы":

— Мы отомстим врагам!

— Причины на суровость были: они знали, что и сами долго в этом мире не задержатся. Какое может быть веселье на лицах родни и друзей при таких знаниях? — добавил бес.

Мой "кадр" не совсем подходит к тому, что хочу сказать: после перехода "среднестатистического срока жизни размером в пятьдесят семь лет" все разговоры и есть "шёпот умирающего". А умирающему дозволено говорить всё, что приходит в сознание. Явление, очень похожее на исповедь. Необходимо исповедоваться для очистки "души и совести":

"Далёко, далёко — за морем

стоит золотая стена

в стене той заветная дверца,

за дверцей — большая страна.

Пойдёшь в той стране благодатной

на север, восток или юг

везде человек человеку

надёжный товарищ и друг!" —

в детстве мне с экрана пели не "чужим языком", а моим. Страна, вроде бы и "благодатная", и стена "золотая", но всё же "стена"… Да и врал поэт: стена была не из золота, а из колючей проволоки. И вокруг были одни "товарищи и друзья" готовые отправить "друг друга" на смерть:

"…это было недавно,

это было давно!"

— "С песней — по жизни"! До конца! И умирая — вы поёте песни! — бодрым и радостным голосом пропел бес.



Глава 44.

"Диссидент".


Но пришли времена, когда вольные разговоры "о жизни" потихоньку, с оглядкой, полегоньку, помаленьку переползать через пороги наших кухонь. И в то же время крепкие "добрые молодцы" в штатском одеянии продолжали изредка вытаскивать из общественного транспорта граждан, у коих языки в подпитии удлинялись в три раза.

— Причина для вытаскивания из общественного транспорта забывшегося в подпитии гражданина: "удлинение его языка в два раза" — уточнил бес.

Как-то перемещался в автобусе третьего маршрута по своим делам. Время дня было не "пиковым", и указанная единица общественного транспорта была загружена всего на треть объёма.

Не имею привычки разглядывать пассажиров, и в тот раз я был верен себе, но не долго: меня удивил голос с переднего сидения, где обычно имеется надпись: "места для детей и инвалидов". На этих местах находилась пара дедов отличных меж собой, как "земля и небо". Тот, что сидел у окна, был маленький, щупленький, бодрый, ухоженный и мог олицетворять собою небесный свод. Приятный дедок, а его сосед был противоположностью: унылый, засаленный и небритый. Нет, это была не борода, что нормально для старика, а трёхдневная щетина, да и к тому, похоже, что эти три дня сосед по сидению не умывался: для человека наступило время, когда процесс посещения бани превратился в тяжёлую работу. Такие мои соотечественники в общественном транспорте дарят остальным пассажирам стойкий запах мочи и пота с лёгкой примесью "перегоревшего" алкоголя. "Падших ангелов" мало, если один из таких совершает вояж, то "аромата" хватает на половину транспортной единицы. Без опроса было понятно, что человек "добивал век" в одиночестве и без "женского глаза".

— Мужчины потому первыми уходят из жизни, что хуже приспособлены к окружающей среде. Не пригодны они для жизни в одиночку. И "вдова" звучит не так зловеще, как "вдовец". Вдова вызывает меньшее сожаление, а вдовых мужчин вид жалкий. Женщины говорят о таких: "неухоженный".

Итак, они сидели на переднем сидении с указующими надписями, но для большинства горожан такие надписи — "не указ" и они плюют кожурой от семечек на всякие указующие надписи. И правильно делают: это не зашоренная Европа с набором глупых "правил поведения в общественном транспорте". У нас молодые люди прут в передние двери общественного транспорта, наперёд зная, что такое позволительно только "инвалидам и лицам с грудными детьми". За это, и подобное, нас очень любят за "рубежами отечества":

— Женщина, вы что, инвалидка?!

— Да, я инвалидка! У меня муж умер, а я без него — как без рук!

— На немецкий язык перевести смысл "без мужика — как без рук" невозможно. Немцы не поймут, немцы пишут законы и правила устанавливают, чтобы их выполнять. Твоё отличие от немца — стремление обойти законы и правила, преодолеть все препоны, тобою же изобретённые! Бедные немцы, скучная у них жизнь!

Дедок, что сидел у окна, как все люди, заканчивающие жизненный цикл, был разговорчив, и "бомбил" соседа без передышки:

— Я тебе так скажу: убираться из этой жизни нужно "за погоду", пока себя помнишь! Доживать до момента, когда становишься в тягость окружающим

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза