Прогулки с бесом, или "Gott mit uns"!

Ничего не знаю о том, как советская власть изгоняла законных владелиц монастыря, но в женском исполнении по монастырю ходили рассказы, что выселение было жёстким и крутым: святым девам было приказано в кратчайшие сроки оставить кельи "и убираться по добру, по здорову на все четыре стороны"! Дополнительно было предложено возблагодарить судьбу за то, что так легко отделались "за многолетнее отравление религиозным дурманом сознания трудящихся". Обитателям других монастырей на "Руси святой", как повествует новейшая История, было хуже. История говорит, что советской властью было убито и замучено около двухсот тысяч служителей культа, а это, пожалуй больше, чем извели всякие там нероны с калигулами. В истории ничего не сказано о том, кто убивал соплеменников: сами, или убийц приглашали со стороны?

Монахини в полемику по таким пустякам, как вера, с новой властью не вступали. Это были умные женщины, и они понимали, что возражать новой власти — себе дороже. Власть-то "наша"! Оно и понятно: женщины, да ещё монахини — это кротость и святость, какой от них мог исходить ропот? Не ими ли придумана формула: "всякая власть — от Бога?"

— Придерживайся святые девы формулы: "всякая власть — от дураков", так, глядишь, и не пострадали бы! Вы "горели", и ещё очень долго будете "гореть" от уверенности, что "всякая власть — от бога" — сделал вставку бес — появись в те годы лик господа в небе, и гром небесный возвести гражданам "страны советов":

— Не было у меня злого умысла на вас, дураков и самоедов! — чудо объяснили бы "успехами советского кинематографа".

Отнятый монастырь, повторяю, был отдан люмпенам. За распределение чужого добра таким манером новая власть приобрела славу "народной и справедливой", а люмпены — чужие и ветхие кельи. Лозунг "Мир — хижинам, война — дворцам" выполнялся неукоснительно! Кому пришло в голову столетние деревянные монастырские кельи приравнять к "дворцам" — не знаю.

Изгнание монахинь породило короткую и ужасную легенду: "последняя из монахинь, покидая келью, что была в восточном углу недалеко от одноименных ворот, изрекла проклятие на головы тех, кто радовался их изгнанию из обители"

Подлинного текста проклятья монахини у меня нет, поэтому привожу вольный пересказ:

"Да будет проклято место сие! Да не прозябнет, на земле сей ни единого путного человека! Да произведёт она отныне одних пьяниц, воров и убийц!"

О дураках, как гласит легенда, речь на обряде проклятья не велась.

Иногда, с помощью слабой фантазии своей, и, не обращаясь за помощью к другу-бесу, пытаюсь представить сцену проклятия: как оно всё же совершалось, если вообще "имело место быть"? Как одни люди проклинают других? Громко? Тихо, шёпотом? Что меняется от того, в какой обстановке совершается проклятие? Сколько, и какие слова произносятся? Любой из нас может захлебнуться криком слов проклятья, или такое "удовольствие" могут доставлять другим только "избранные"?

В последующие советские времена, недалеко от своего "заката", в тёплое время года, женщина пожилого возраста ходила по центральному рынку и приставала к продавцам:

— Отдай нож! Прокляну! — и любому было ясно, что женщина больна. Или она готовилась занять место в лечебном учреждении с названием "дом хи-хи", или была выпущена оттуда с заключением "вяло текущий маниакально-депрессивный психоз" — разницу женщина не понимала. Старые, "битые" работницы прилавка не обращали внимания на требования больного человека "вернуть нож" и продолжали заниматься привычным делом: отпускать товар покупателям в сопровождении лёгких обсчётов. Молодые продавщицы — да, те пугались обещанного проклятия за неведомый им нож и вступали в дебаты о невозможности возвращения режуще-колящего предмета кухни. Следует вопрос: больная рассудком женщина владела искусством проклинать? Как было заявлять больному человеку, что она владеет искусством проклинать? Ведь не просто так угрожала: "Прокляну"!? Её проклятья обладали силой?

Кого поминала изгнанная игуменья в момент произнесения проклятья? "Воров, убийц и пьяниц"! Ошибалась матушка: убийца, вор и пьяница — "квинтэссенция" дурака. "Ошибка природы". Много лишнего игуменья говорила: достаточно было произнести одно пожелание о "появлении на месте сим одних дураков" — вполне хватило бы новым жителям монастыря потому, что в дураке сидит и пьяница, и вор, и убийца.

В силу проклятья верю, но берут сомненья: было оно? Трудно поверить, что изгоняемые монахини, эти кроткие, ангельские души, могли изречь проклятье на "христолюбивый" народ! В молитвах поминали гонителей, ибо "вера Христова" говорит: "благословляйте проклинающих вас"!

— Не верю в гневливость монахинь, но сомнения остаются: а что, если единая из них совершила грех и прогневалась не устами, а мыслью:

— "Да взяли бы вас черти, ироды"!? — что тогда? Этого достаточно для того, чтобы последующая жизнь незваных поселенцев пошла вкривь и вкось? Могли святые и кроткие женщины в момент расставания с обителью придти в молчаливую ярость? Ведь есть такая, тебе, бесу, о ней известно?