Происшествие из жизни...

Я не обманывался — мир, куда я влетел от пинка Трижды Величайшего, был наполнен книжными героями. Дубровский, Раскольников, князь Мышкин, король Лир, Скутаревский, Катюша Маслова, Нехлюдов, Григорий Мелехов, юный Вертер. И тут же какие-то уродцы, бесформенные, безликие существа.

Я пролетел мимо них в одно мгновение, узнав, что мысль человеческая вечна, бессмертна, реальна. А уродцы, которые неприкаянно сновали между ними, — несчастные дети бездарных и конъюнктурных сочинителей, живших в разные времена.

Я пролетел мимо, сквозь них и влетел в другое пространство, тут клокотали, жужжали бесформенные какие-то тучи, множество звучащих клубков, будто рои мух или пчел. Многие плыли возле меня, как ленивые медузы, многие растекались, словно тесто, иные вздувались пузырями и с треском лопались, и снова вздувались. Все издавало запах, все пахло или благоухало, как букет роз, или исторгало зловоние подобно выгребной яме.

Я оказался в гуще одной такой жужжащей, звенящей тучи, внутри ее будто черви ползли, извивались, шуршали длинные полосы. Я узнал — это был рой моих собственных слов. Какой ужас — вся эта куча пахла не так уж приятно, одно лживое слово своим тлетворным духом перекрывало запах множества правдивых слов.

Я влетел в собственные слова и мгновенно вылетел оттуда.

Слова, слова — я еще слышал их жужжание, их запах. Мои и чужие слова. Многим из них я когда-то верил, поклонялся, служил, а от них, увы, несло зловонием.

Почему я здесь? За что несу наказание? За что терзаюсь совестью? Я все забыл — свои поступки, слова, своих близких, забыл друзей и недругов. Впрочем, были ли у меня подлинные друзья и настоящие недруги? А я сам? Был ли я чьим-либо другом или недругом? Не помню, здесь нет памяти о прошлом. Но я знаю, что жил, как многие, тихо, не ропща, исполняя все то, что предписано, не занимался ниспровержением авторитетов. Я был послушным. За что же томлюсь вечными муками совести? Неужели за то, что жил именно так, а не иначе? Теперь уже все забыто. Осталось одно: нести вечное наказание рядом с миллионами бывших грешников и подонков — воров, взяточников, приспособленцев, демагогов, клеветников. Я их терпел в той жизни, теперь терплю здесь. Им воздается поделом, но мне-то за что? За послушание?

Вихрь нес меня от бывших моих слов все дальше и дальше в иное, другое пространство. А это? Куда я теперь попал? Здесь не было ни мытарей, ни судей, здесь обитали… нет, не может быть, здесь обитали древние, давным-давно потерявшие власть бывшие властители людских судеб. Всесильные, могучие хозяева бессмертной вселенной и суетного земного мира, величайшие, грозные боги. Да, это так, здесь обитали бывшие жители Олимпа. И их постигло наказание? Страшное наказание. Нет большей казни для тех, кто был всесилен, лишиться власти. Людские страдания, людская кровь, детский плач, страх смертных, их трепетное, испуганное поклонение, их униженное рабство — все это потерять и ютиться в жалком бесславии, в забвении? О, незавидна судьба тех, кто когда-то назывался мудрейшим и бессмертным. Обладание властью означало для них вседозволенность, ибо законы, устанавливаемые для смертных, были необязательны для них. Осуждая и наказывая людей за мнимые и действительные грехи, поливая землю человеческой кровью и слезами, они, вседержители власти, позволяли себе все. Они жили в вечной сваре, ненавидели друг друга, обкрадывали один другого, прелюбодействовали, завистливо опутывали себе подобных клеветой. А всю эту компанию возглавлял коварный Зевс-громовержец, отцеубийца и развратник. Подумать только, смертные люди верили им, поклонялись, умирали за них, старались умилостивить лестью и взятками жертвоприношений. Они и сейчас грызлись здесь, как мелкие торговцы на базаре или как свора злых голодных собак. Кто-то из них — неужели Ганимед, юный виночерпий, прославившийся еще и тем, что склонял богов мужского пола к сожительству? — ну да, он, смазливый Ганимед, пнул меня, когда я пронесся мимо него, я вылетел из обиталища бывших властителей, мгновенно оказавшись во дворце Трижды Величайшего, читающего Книгу Судеб.

— Ну-ка, Чалап, — сказал Трижды Величайший, — найди этого сопляка Рахасена. Что он вытворяет на земле?

Чалап перевернул еще страницу.

И в Книге Судеб возник утопающий в зелени, залитый солнцем, величественный в своей красоте город на берегу голубого океана, два бесконечной длины моста будто висели в воздухе над заливом и проливом, поток машин двигался по ним. Небоскребы, роскошные виллы, дворцы, толпы белых и черных людей… Огромный зал какого-то собрания. С высокого председательского места встал человек и торжественно провозгласил:

— Сотоварищи делегаты, слово предоставляется президенту Соединенных Штатов Америки.

— Что это? — хмурясь, спросил Трижды Величайший. — Куда ты меня затащил? Мне Рахасен нужен, а это что? Что это за сборище?

— А ты не помнишь? — засмеялся Адуи. — Ты, конечно, забыл? Забыл, Ничего Не Забывающий? По земному летосчислению это тысяча девятьсот сорок пятый год, город Сан-Франциско, образование людьми Организации Объединенных Наций…