Каждый пройденный шаг отдавался болью в душе фараона. Злые беспокойные мысли терзали его душу. А вдруг Хапу не удалось победить чудовище? А вдруг сфинкс обманул? А если его сыновья погибли, то кто же будет наследовать трон? Старшая дочь Ситамон, любимая супруга царская Тийя? Кто же будет править Египтом после смерти Аменхотепа? И можно ли доверить царство в зените своего великолепия и могущества кому-то недостойному? Не породит ли это волнения во дворце?
Аменхотеп снова нахмурился.
Даже если сейчас родить нового сына с новой женой, то когда еще он подрастет и возмужает, а доверить трон младенцу – еще хуже, чем дочерям. И будет ли новый младенец мужского пола, тоже только боги знают.
Аменхотеп тяжело вздохнул.
Фараон вспомнил слова мертвого жреца – Хапу просил, чтобы выживший наследник престола поклонялся богу Солнца и сделал того главным в пантеоне богов. Аменхотеп, щурив глаза, всмотрелся в гневное светило. Бог Ра в солнечной колеснице, как и тысячи лет назад, как и будет еще тысячи лет в дальнейшем, проплывал по ясному небу.
Если так угодно богам, если этим удастся умилостивить Сехмет – то Аменхотеп готов на все. Пусть только сын выживет – тогда бог Солнца будет главным в Египте на веки вечные. А уж он позаботится об этом.
Аменхотеп, глядя на небо, дал зарок богам.
Но вот уже и стены храма Имхотепа показались на краю города.
У богато украшенных иероглифами ворот лежали сотни больных и немощных. Кто-то приходил или приползал к храму сам, кого-то привозили родственники, пытающиеся за украшения и благовония поручить больного жрецам.
Но в Фивах болели тысячи, на всех не хватало ни молитв, ни сил, ни здоровья у самих жрецов.
Разогнав увечных палками, воины царя помогли вступить в храм своему господину.
В страхе Аменхотеп вошел под стены обители, навстречу выскочил главный жрец Имхотепа Несер-Амин. Увидев царя, он мелко затрясся и упал на пол, не смея поднять головы.
Но царю было не до придворного этикета. Он подскочил к жрецу, поднял его и затряс в воздухе:
– Как мои дети? Как мои сыновья? Говори, потомок ослицы! Говори, я приказываю!
– О мой господин! Прости меня, мой господин! Мы сделали все, что могли! – в слезах обратился к царю жрец. – Пусть Осирис будет милостив! Мы не смогли спасти…
Сердце Аменхотепа чуть не окаменело от боли. Все было напрасно.
Июнь 1869 г. Санкт-Петербург
В меблированных комнатах на Мойке Глафиру ждал неприятный сюрприз – настоящий хозяин Аристарх Венедиктович давно проснулся, а теперь сердито гневался на отсутствующую горничную.
– А, голуба моя, вернулась наконец! – кинулся он к девушке, сердито вздернув насупившиеся брови.