Проклятие Че Гевары

– И тогда я умылся. Руки, лицо… Умывальник висел на стене школы, прямо возле крыльца. Потом я позвал капитана. И тогда я отдал приказ. Передал… Приказ о том, чтобы его и двух других… чтобы их… расстреляли…

– Ты отдал приказ…

– Нет, передал… Я пытался спасти…

– Нет, ты не Пилат… Ты Каиафа.

Ла-Игуэрра. Обратный отсчет…

Убитых и раненых солдат несли впереди, на носилках. Затем, в плотном окружении конвоя, с винтовками наперевес вели пленных. Единственная тропинка, ведущая в Игуэрру, постоянно петляла, будто пыталась сама себя запутать, стереть свой след, переходя на пунктир. Казалось, что даже ей тяжело карабкаться в эту забытую Богом, жалкую деревушку, где вечны только камни. Она будто пыталась замести следы своего несмываемого позора: бурый пунктир капающей крови. Воздух, плавившийся над пешей армейской колонной – раскаленное марево адовой жаровни – почти непрерывно оглашался ругательствами. Каково было нести носилки там, где и здоровый еле держался на ногах, то и дело спотыкаясь и безжалостно сбивая носки новеньких американских армейских ботинок.

Лишь двое не ругались и не осыпали безмолвные предгорья Игуэрры проклятиями, хотя все тернии пути доставались именно этим двоим. Один, в изорванной униформе и синей куртке без пуговиц, волочил правую ногу, сильно, так, будто это была не нога его, а неподъемное бревно или крестовина, которую смеха ради прикрепили к нему и заставили тащить вверх беззаботные в своем изуверстве стражники. Руки у него были связаны веревками за спиной, отчего каждый неверный шаг, каждое спотыкание левой ступни в чудных, самодельных мокасинах сопровождалось падением, синяками и ссадинами к пущему веселью конвоя. Он не стонал, не выкрикивал свою боль, словно проглатывая её, проходившую внутрь с гримасой неимоверного на его еле видном лице, заросшем бородой и нестриженой шевелюрой.

– Что вы делаете!? Помогите ему! Вы видите – он не может сам встать! Он задыхается от астмы! Перевяжите ему рану! – вскрикивал другой со связанными за спиной руками, тот, кого вели следом. Это повторялось каждый раз: видя, как оступался и падал первый, он кидался на помощь и пытался помочь. Но руки его были связаны; он приседал спиной, чтобы сзади захватить хрипящего, лежащего в пыли и молчании раненого командира, и, не выдержав, обессилено валился рядом под рев и улюлюканье тут же окружавшей их своры. Стража просто зверела от лицезрения этих мук беспомощности. Стражники, словно в каком-то безумном соревновании, стремились переплюнуть друг дружку в издевательствах и глумлении.

– Давай, давай, помоги своему команданте!

– И ещё позови Фиделя на помощь. Где же он, почему не спешит к своему закадычному другу?! А ну, покричи, может, он тебя услышит?

Свист и хохот вплетались в струение адских жаровен, растворяясь в раскаленном разливе пекла.

– Ставлю обойму патронов, что он не поднимет…

Вилли, рыча, в остервенении, орудуя лбом, тычками в спину помог командиру сесть, а потом, в наступившей вдруг тишине, схватился зубами за ворот синей куртки. Он что есть силы тянул удивительно легкое тело своего командира – сначала на коленях, а потом вскарабкавшись на ноги – и разом заткнувшиеся солдаты немо стояли вокруг плотным кольцом, растерянно наблюдая, как они поднимаются.

– Что сгрудились, как сборище ослов?! – словно бичом, хлестнул по солдатским спинам окрик офицера с капитанскими звездочками. – Я вам устрою цирк. А ну вперед, ослы, марш…

Только поднявшийся всё не мог отдышаться, хрипами и надрывным сипением оглашая округу.

– Вы можете идти? – не таким приказным тоном обратился к нему капитан. Тень сострадания мелькнула в его упрятанном прищуром взгляде.

– Сеньор де ла Серна, – вдруг произнес капитан. – Теперь вы находитесь под моей опекой…

– Не… бес… покой… ся… – отрывисто выдавил пленник, всё ещё опираясь на плечо терпеливо стоявшего Вилли. И вдруг добавил:

– В одной… детской сказке… у деревянного человечка был выбор… превратиться в осла… или стать настоящим человеком…

– И что же он выбрал? – с ироничной улыбкой спросил капитан. – Он пошел по пути моих солдат и превратился в осла, ха-ха?

Связанный почти отдышался и уже самостоятельно стоял на ногах.

– Он стал человеком, капитан. Хотя ему немало для этого пришлось испытать. Он даже побывал в ослиной шкуре. И из него чуть не сделали барабан.

– Барабан? Забавно! – воскликнул капитан, закуривая сигарету и протягивая пачку пленникам. – Надо будет побеседовать на эту тему с нашим полковым дирижером. У нас явно не хватает барабанов.

– Даже у самого распоследнего осла есть шанс стать человеком. Ведь каждый из нас – лишь будущее человека, не так ли, капитан? Шанс есть у каждого… Совсем не то, что у барабана. Не так ли, капитан? Тому только и остается, что гулко отбивать дробь чужих палочек…