Проклятие Шалиона

– Да, что-то вроде того, – кивнул он и смущенно улыбнулся. – Но потом вы сказали «добрый вечер, молодой господин!» с таким видом, словно приглашали разделить с вами не скамью на галерах, а стол в таверне.

– Вы были совсем новичком в этих делах, а среди нас таких было немного.

– Я потом много об этом думал, – сказал принц. – Тогда-то я туго соображал…

– Еще бы! Вас же избили до полусмерти!

– Именно. Похитили, запугали. Именно тогда меня избили первый раз в жизни. Но вы мне помогли. Сказали, как себя вести, чего ожидать. Научили выживать. Давали мне воду из своего рациона, и без того скудного.

– Да, но только тогда, когда вы действительно в ней нуждались, – сказал Кэсерил. – К тому времени я уже привык к жаре, хотя все мы страдали от обезвоживания. Но со временем начинаешь понимать разницу между теми, кому просто хочется пить (мало ли кому чего хочется!), и теми, кто находится на грани. В последнем случае взгляд у страдальца лихорадочный. Еще несколько мгновений – и обморок. А когда сидишь на веслах, позволить себе этого нельзя.

– Вы были добры.

Кэсерил пожал плечами.

– Почему бы и нет? Если мне это ничего не стоило!

Бергон покачал головой.

– Любой может быть добрым, когда ему уютно и покойно, – сказал он. – Я всегда полагал, что доброта – это весьма банальная добродетель. Но там, на галерах… Мы хотели есть, хотели пить, мы были напуганы, и смерть смотрела на нас со всех сторон. И все-таки вы были щедры и благородны – как какой-нибудь джентльмен, который в сытости и достатке сидит у собственного камина.

– Это обстоятельства могут быть ужасными или неотвратимыми. Человек же всегда имеет выбор – как ему переносить эти обстоятельства. Если, конечно, захочет переносить. Но это тоже выбор.

– Да, это так, – согласился принц. – Я понял это, когда стало ясно, что выжить можно и там. И не только телесно, но и в смысле рассудка…

Кэсерил произнес, криво усмехнувшись:

– Вообще-то все меня считали чокнутым…

Бергон покачал головой и выбил носком башмака небольшой фонтанчик золотистого песка. Заходящее за горизонт солнце высветило унаследованную от отца рыжину в его черных дартаканских волосах.

В Шалионе уже ушедшую из жизни мать Бергона считали интриганкой, которая спровоцировала ссору Лиса со старшим сыном, чтобы тот сделал наследником принца Бергона. Но Бергон вспоминал ее с любовью – еще ребенком он пережил вместе с ней две осады, когда во время войны с отцом его старший брат блокировал их в одном из городов. Он не имел ничего против того, чтобы женщины в делах мира и войны имели с мужчинами равные права, а их голос учитывался при обсуждении всех вопросов. Когда они с Кэсерилом делили скамью на галере, Бергон много говорил о своей умершей матери, хотя и не открывая ее имени – для того чтобы воспоминаниями о ней подбодрить и поддержать себя. Зато о своем живом отце он не сказал ни слова. Эту выдержку и способность контролировать себя принц наверняка унаследовал от старого Лиса.

Кэсерил улыбнулся и проговорил:

– А теперь позвольте рассказать вам о принцессе Изелль ди Шалион.

Бергон, затаив дыхание, слушал речь Кэсерила о вьющихся янтарных волосах принцессы Изелль, о ее ясных серых глазах, красивой белозубой улыбке, о мастерстве, с котором она гарцует на лошади, и о ее замечательных успехах в науке. О ее воле и выдержке, о том, насколько быстро и успешно она оценивает обстоятельства. Внушить принцу любовь к принцессе было так же просто, как продать еду голодному, воду жаждущему, а плащ – замерзающему в пургу. Это притом что Кэсерил пока ни словом не обмолвился о том, что она наследница трона. Со старым Лисом все будет, конечно, сложнее. Лис заподозрит здесь некий капкан, уловку. Придется вести с ним серьезную, хитрую игру. Иное – с Бергоном. Ему – только правду, и ничего, кроме правды.

– У предложения, которое делает вам Изелль, есть и иная, тайная сторона, – продолжил Кэсерил, когда они дошли до края пляжа и повернули назад. – Но от вас у нее нет тайн, она полностью доверяет вам, как истинная жена должна доверять мужу. И то, что я скажу, предназначается лишь вам.

Кэсерил, чтобы поддержать себя, глубоко вдохнул морской воздух.

– Тайна эта восходит ко временам войны между королем Фонзой Мудрым и Золотым генералом…

Чтобы Кэсерил смог рассказать всю историю, им пришлось сделать еще два поворота на усыпанном песком пляже. К моменту, когда он закончил, красный шар солнца уже касался слегка выгнутой линии горизонта, а волны, подхваченные силой прилива, накатывались на берег, шурша галькой и отражая своими гребнями алый цвет заката. С Бергоном Кэсерил был так же искренен, как с Истой, – он ничего не скрыл, за исключением, может быть, признаний самой Исты. Рассказал даже о своих непростых отношениях с Дондо – и в прошлом, и в настоящем. Лицо Бергона, когда он закончил свой рассказ, выражало глубокую задумчивость.

– Лорд Кэсерил, – сказал принц. – Если бы то, о чем вы поведали, исходило из чьих-то других уст, я не поверил бы ни единому слову и счел бы этого человека сумасшедшим.