Новая, подросшая в обкомах комсомола поросль коммунистических бюрократов лелеяла совершенно иные замыслы. В них не было ровно ничего, относящегося к мраксизму, как его понимал Иосиф Сталин. Так что бабушка сохранила работу. Папа поступил в Политехнический институт. Учился хорошо, не жаловался, об истории, правда, тоже не забывал. Перестройка, которую вскоре затеял Горбачев, сделала доступными целые пласты информации, прежде надежно похороненной за семью печатями, считай, на безымянном погосте. Эксгумация, случившаяся как бы самопроизвольно, без злого умысла, заставила читающую аудиторию самой читающей в мире страны слегка ошалеть. Разоблачения сыпались со всех сторон, из уст вчерашних палачей они звучали особенно трогательно, совокупное число извлеченных из шкафов скелетов мигом перевалило за все мыслимые пределы, а самобичевание переросло в мазохизм. Но папа, на удивление, не поддался общему психозу. Он словно откуда-то знал наверняка, или, по крайней мере, каким-то образом догадывался: аховая авария на грандиозной фекалийной дамбе, удерживавшей нечистоты семьдесят лет, вовсе не означает, будто над авгиевыми конюшнями скоро взойдет новая эра чудесной первозданной чистоты, означающая конец стафилококкам всех разновидностей, какие только известны науке. Наоборот, Мишель, должно быть, уже тогда сообразил: влекомые властным течением говнореки, конюшни, чудовищно смердя, отправятся в вечный дрейф, будто геройская полярная станция на льдине, неторопливо покачиваясь и поскрипывая, все ниже и ниже по течению. В море говна, где этой субстанции соберется — до самого горизонта. Хотя, быть может, для человека отцовского склада, увлеченного историей человечества настолько, чтобы жертвовать ей все свободное время, это были вполне очевидные выводы. Не мне судить. Но, могу сказать однозначно, сделав их, папа больше не обольщался насчет дальнейшей судьбы Совка, и того, что будет после него, похоже, он вообще не заморачивался этим. Мишель, как ни парадоксально сие прозвучит, не придавал ровно никакого значения разительным переменам, потрясшим советскую империю. Он лишь однажды обмолвился по этому поводу, позволив себе прокомментировать ситуацию так, как она виделась ему.
— Сколько бы линек не пережила змея, пресмыкающимся она быть все равно не перестанет, — изрек папа и закрыл вопрос. Поэтому, когда с экранов говноящиков заговорил академик Сахаров, а полосы газет и журналов запестрели цитатами из произведений Александра Солженицына, Мишель и ухом не повел. Совсем как ракета с самонаводящейся боеголовкой, научившаяся распознавать цели вопреки множеству помех, умышленно создаваемых неприятельскими радарами. Воспользовавшись коматозным состоянием, в которое впали бдительные и суровые до приступа диареи советские цензоры, он ринулся читать труды Елены Блаватской, Георгия Гурджиева и других эзотериков, чьи книги прежде, просто нельзя было достать, даже в том случае, если удавалось каким-то чудом узнать об их существовании. Как я понимаю сейчас, спустя четверть века, в те смутные годы, бабушка, в отличие от отца, в какой-то момент клюнула на наживку, искренне поверив, будто в России возможны перемены к лучшему. Это очень странно, как по мне, ведь она была женщина рассудительная, а отнюдь не дура. Не знаю, быть может, она поддалась обаянию Анатолия Собчака и его дружков-нардепов из межрегиональной депутатской группы. Или просто, когда в конце тошнотворно долгого туннеля забрезжил некий робкий свет, уверила себя: ну не может же быть, чтобы это были отблески колышущегося содержимого большого канализационного коллектора! И понятно, в ту пору, бабушку здорово смущала кажущаяся политическая инфантильность ее единственного сына. Как же так, не сочувствовать правдорезу Ельцину, подвергшемуся остракизму на судьбоносной девятнадцатой партконференции КПСС? Как это, не содрогнуться в приступе омерзения от одного вида агрессивно-послушного большинства? Отец же, когда бабушка пыталась заговорить с ним, скажем, о последней речи демократа Гавриила Попова, или о резонансных разоблачениях, сделанных прокурорским следователем Тельманом Гдляном, лишь флегматично пожимал плечами и бурчал про телевизионные бури в стакане воды, которыми она, де, чересчур увлеклась. Смотрела бы, мол, многосерийную сказку про похождения рабыни Изауры, смысловое содержание — примерно одинаковое…
— Нельзя быть таким аполитичным! — обижалась бабушка. — Когда кругом столько зла, но с ним можно совладать, если только объединиться в одну колонну с честными согражданами, которых, скорее всего, большинство…