Пропавший сын Хрущёва или когда ГУЛАГ в головах (с иллюстрациями)

Чёрный кожаный шлемофон, тёмно-коричневая кожаная куртка с серым каракулевым воротником, высокие ботинки на молнии (сломанная нога не позволяла ему носить обычные сапоги) и тёмно-коричневые перчатки с мехом. На нём была защитная гимнастерка со стоячим воротником, карманами и погонами старшего лейтенанта. На левой груди Орден Красного Знамени, на правой - гвардейский значок. Брюки того же цвета, что и гимнастерка. Вместо нижней рубахи Леонид всегда носил матросскую тельняшку. Ремень с офицерской звездой и «вальтером» в кобуре; на плечевом ремне ещё один пистолет, «маузер». На запястье часы, предположительно марки «Лонжин». При себе у него был серебряный портсигар с охотничьей собакой и надписью на крышке «В день рождения от жены».

Люба отрицает, что когда-либо дарила ему такой портсигар. Может, это был подарок от Розы Тревис, его предыдущей жены, очень недолго побывшей ею? Я не знаю.

Глава 4

Удары судьбы

В 1987 году, примерно через два года после интервью Горбачёва журналу «Тайм», в котором он упомянул Н.С. Хрущёва, имя Леонида снова всплыло в публичном дискурсе. Но, в отличие от отца, его репутация немедленно вызвала вопросы. В октябре, в тридцатую годовщину запуска первого спутника, мы с мамой сидели в её комнате и смотрели по телевизору программу, посвящённую этому знаменательному событию. Запуск в 1957 году первого искусственного спутника Земли считался одним из главных достижений деда: это был прорыв в развитии науки, который дал старт ожесточённой космической гонке двух сверхдержав[99]. Мама включила эту программу, чтобы услышать похвалу в адрес Никиты Сергеевича. Но вместе с ней с экрана прозвучали обвинительные намеки в адрес его сына: о том, что Леонид был членом известной в Киеве банды, что во время войны он по пьянке убил человека и, хуже всего, что он сотрудничал с нацистами.

Мама была в ужасе. До неё доходили смутные слухи о пьяном инциденте, распространяемые, как она думала, из-за косвенного упоминания в романе Солженицына «Архипелаг Гулаг»[100]. Но услышать об этом по официальному советскому телевидению, да ещё в горбачёвскую эпоху - это было за гранью её понимания.

― Гласность есть гласность, - попыталась я успокоить её. - После полной закрытости должна последовать полная открытость. Наружу выйдет всё - и хорошее, и плохое.

Я напомнила ей о нашем разговоре шестилетней давности про Молотова и его «версию КГБ». Тогда она отмахнулась от меня, и с тех пор никто из нас не заговаривал на эту тему. Молчание было важным компонентом советского общества, и наша семья всегда жила в страхе сказать что-то не то, что-то, что ещё больше навредит нашей репутации. Любые негативные ремарки в адрес деда или его политики были строго запрещены. Впрочем, после телешоу о спутнике у меня появилась надежда, что что-то изменится, и я наконец узнаю правду об обстоятельствах смерти Леонида. Но мама снова отказалась со мной говорить. Вместо этого она позвонила тёте Раде, и, прикрыв за собой дверь, целый час о чём-то с ней шепталась. Тётя Рада, как я потом узнала, была не в курсе слухов и встретила их с недоверием: «Леонид был авантюрист, бунтарь. Но предатель? Бандит? Убийца? Нет, такого не может быть».

Расстроенные, мои мама и тётя отправились к Степану Микояну в надежде, что он опровергнет слухи, озвученные в телепередаче. Микоян с возмущением отверг любые намеки на возможное участие в банде или предательство. Но, к ужасу моих родственниц, подтвердил, что знает об эпизоде со стрельбой. Да, сказал он, Леонид случайно застрелил человека. Позже я прочитала эту историю в воспоминаниях Степана, опубликованных в 2006 году:

В один из последних месяцев 1942 года Леонид неожиданно появился в Москве, и мы с ним увиделись. Не долечив ногу, он ехал на фронт... Через некоторое время я встретился с Петром, приятелем Леонида, и он рассказал мне о происшедшей осенью в Куйбышеве трагедии. Однажды в компании оказался какой-то моряк с фронта. Когда все были сильно «под градусом», в разговоре кто-то сказал, что Леонид очень меткий стрелок. На спор моряк предложил Леониду сбить выстрелом бутылку с его головы. Леонид долго отказывался, но потом всё-таки выстрелил и отбил у бутылки горлышко. Моряк счел это недостаточным - сказал, что нужно разбить саму бутылку. Леонид снова выстрелил и теперь попал моряку в голову. Леонида осудили на восемь лет с отбытием на фронте (во время войны существовала такая форма отбытия уголовного наказания военными). Поэтому он и уехал на фронт с ещё не совсем зажившей раной. При нашей встрече в Москве он об этой истории умолчал. [101]

* * *