Прощание славянки

Союз с Германией объяснялся не только тем, что Союзники отказались торговаться с Джемалем. При желании все это можно было бы обделать куда тоньше.

Куда большее значение в этом роковом сближении имело то, что Энвер был одержим идеей создания Великого Турана с его огромными территориями в Азии и Африке, и германский кайзер разделял его идеи.

«В своем увлечении идеею величия ислама, — писал в Петербург работник русского посольства М. Н. Гирс, — турки верят, что в случае войны Турции с этими странами, она найдет поддержку мусульман Индии, Египта, Туниса, Алжира, Кавказа, Туркестана и других стран.

Наряду с этим они наивно воспринимают самые нелепые, распространяемые среди них слухи о том, что император Вильгельм принял мусульманство, и немцы исповедуют религию, ничем от ислама не отличаующуюся. Мне сообщили, что в некоторых местах Констнатинополя происходили моления за германского императора, причем его поминали особенным присвоенным ему турецким именем».

Сыграло свою роль и то, что именно Германия принимала столь деятельно участие в укреплении турецкой армии и флота.

Однако инакомыслящих в Турции в то время хватало.

Одним из них был будущий герой Дарданелл и создатель Турецкой республики Кемаль Ататюрк.

Он вовсе не был убежден в безоговорочной победе Германии в будущей войне и считал, что в случае ее поражения Турция потеряет все.

Но если даже произойдет чудо и Германия победит, то Турции, предупреждал он, лучше не станет. Она просто-напросто превратится в ее сателлита.

«Я, — писал он в осенью 1914 году своему приятелю Салиху, — не разделяю мнения тех, кто считает, что немцы способны победить.

Это правда, что немцы маршируют к Парижу, уничтожая всё на своем пути. Тем не менее, русские продвигаются в Карпатах и теснят австрийцев, союзников Германии.

Это должно отвлечь часть сил германской армии, чтобы помочь австрийцам. Воспользовавшись этим, французы перейдут в наступление и потеснят немцев.

Тогда немцам придется отзывать войска, посланные на помощь австрийцам, поэтому трудно предсказать исход этой войны, так как заставлять армию передвигаться то в одном направлении, то в обратном — исключительно опасно».

Как и генеральные штабы союзников, Кемаль не предвидел ни окопную войну, ни русскую революцию, но его анализ свидетельствует об определенных совпадениях, и довольно скоро происходящие события подтвердят его скептицизм.

Он был не одинок в своих опасениях, большинство министров склонялись к союзу с Антантой, а Лиман фон Сандерс и вовсе считал, что «большинство турецких политиков было настроено в пользу поддержания нейтралитета».

Однако Энвер думал иначе. Он был уверен в превосходстве немецкого оружия и не сомневался в победе.

Но не все было так просто. В вопросах внешней политики в младотурецких кругах было только кажущееся единство, а в действительности существовали различные группировки — сторонники французской германской и английской ориентации.

Накануне первой мировой войны начались обострения кризиса в правящей партии, особенно в ее парламентской фракции.

Внутриполитические распри младотурок были вызваны не столько политическими взглядами, сколько личными, расовыми и материальными расчетами.

2 августа 1914 года германо-турецкий союзный договор был подписан.

Его суть сводилась к следующему.

Если Россия вмешается в австро-сербский конфликт и Германия выступит на стороне Австрии, Турция также обязана объявить войну России.

Договор отдавал турецкую армию в полнейшее распоряжение Германии.

«В случае войны, — гласила третья статья, — германская военная миссия останется в распоряжении оттоманского правительства. Оттоманское правительство обеспечит осуществление действительного влияния и действительной власти этой миссии в операциях турецкой армии».

2 августа в Турции была объявлена мобилизация.

Однако уже на другой день после подписания договора с Германией турецкое правительство опубликовало декларацию о своём нейтралитете.

Этот акт объяснялся тем, что Турция в военном отношении была не подготовлена.

«Мы, — говорил один из лидеров младотурок Джемаль-паша, — объявили себя нейтральными только для того, чтобы выиграть время.

Мы ждали момента, когда наша мобилизация закончится, и мы сможем принять участие в войне».

Тоже, надо заметить, весьма спорное заявление, поскольку, как мы уже говорили выше, далеко не все в правящей верхушке хотели воевать.

Характерно для нравов младотурецкой дипломатии, что, подписав союз с Германией, тот же Энвер повёл переговоры с русским послом и с военным агентом генералом Леонтьевым, предлагая им заключить союз против Германии.

Энвер заявил Леонтьеву, что Турция питает к России самые дружественные чувства.

Она-де не связана с Германией каким-либо союзным договором и, более того, готова предоставить свою армию в полное распоряжение России и направить её против любого врага по указанию из Петербурга.

За это Энвер требовал возвращения Турции Эгейских островов и части болгарской Фракии. Сазонов с большим подозрением отнёсся к предложению Энвера.