Прощание славянки

Щит Олега на царьградских вратах символизировал силу уже сложившегося древнерусского государства.

Последовавшее почти столетием позже крещение включило Русь в орбиту европейской христианской цивилизации и ее выстраивавшуюся иерархию, на многие века предопределив место нашей державы в истории.

Константинополь стал крестным отцом русского государства.

И стремление к обладанию Царьградом не было случайной причудою российских монархов.

«Итак, — писал по этому поводу Ф. М. Достоевский, — во имя чего же, во имя какого нравственного права, могла бы искать Россия Константинополя?

Опираясь на какие высшие цели, могла бы требовать его от Европы?

А вот именно — как предводительница православия, как покровительница и охранительница его, — роль, предназначенная ей еще с Ивана III…

Вот эта причина, вот это право на древний Царьград и было бы понятно и не обидно даже самым ревнивым к своей независимости славянам или даже самим грекам.

Да и тем самым обозначилась бы и настоящая сущность тех политических отношений, которые и должны неминуемо наступить у России ко всем прочим православным народностям — славянам ли, грекам ли, всё равно: она — покровительница их и даже, может быть, предводительница…

Это будет… настоящее новое воздвижение креста Христова и окончательное слово православия, во главе которого давно уже стоит Россия».

Вывод?

Да очень простой!

«Константинополь, — от имени России говорил тот же Достоевский, — должен быть наш, завоеван нами, русскими, у турок, и остаться нашим навеки».

И, конечно, водружение русского знамени над «городом царей» имело великое историческое, государственное и духовное значение.

Это прекрасно осознавали как наши враги, так и заклятые друзья-союзники.

Недаром Ф. Энгельс писал: «Царьград в качестве третьей российской столицы, наряду с Москвой и Петербургом, — это означало бы, однако, не только моральное господство над восточно-христианским миром, но было бы также решительным шагом к господству над Европой».

Контроль над Константинополем гарантировал свободное использование Черноморских проливов, что для России означало беспрепятственный выход в Средиземное море и, далее, в Океан.

Стратегическое значение этого состояло в обеспечении комфортных условий торговли, установлении геополитического влияния в регионе с высоким потенциалом его дальнейшего расширения, а также, что немаловажно, в неосуществимости морской блокады России.

Уязвимость нашего государства была в том, что при колоссальных размерах ощущалась нехватка выходов к морю.

В случае конфликта с могущественными европейскими державами использование балтийских и черноморских портов находилось бы под большим вопросом, и оставались только замерзающий с ноября по март Архангельск и далекий Владивосток.

Вопрос о завоевании Константинополя не раз ставился русскими царями, но своего практического воплощения так и не получил.

Почему?

По причине слабости.

Понятно, что особенно остро проблема Проливов заявила о себе во время мировой войны, когда, по словам одного из ее участников, «Россия уподобилась заколоченному дому, в который можно было проникнуть только через дымовую трубу».

Вся беда была только в том, что у царя и его окружения не было ни военных и материально-технических возомжностей для проведения операции по захвату Проливов, но и ясной программы территориальных и иных требований.

Так, Николай II 21 ноября 1914 года заявил францзскому послу М. Палеологу:

— Я должен буду обеспечить моей империи свободный выход через Проливы…

Когда несколько оазадченный такой постановкой вопроса посол попросил разъяснить, что это значит, Николай ответил:

— Мои мысли еще полностью не установились, поскольку вопрос очень важный…

Сазонов, с одобрения Николая, продолжил работу по подготовку вопросов подготовки предстоящей военной операции по захвату Проливов.

21 декабря он запросил начальника штаба Верховного главнокомандующего генералу Н. И. Янушкевича, «к каким военным операциям решено прибегнуть для фактического проникновения к Проливам и захвата их вместе с прилегающей областью».

Получив сие обращение, Ставка выразила свое недоумение.

Великий князь Николай Николаевич был сторонником сосредоточения главных сил против Германии и Австро-Венгрии.

А потому ничего не хотел и слышать в условиях дефицита резервов, вооружений и снабжения на главном театре войны о создании нового, по сути дела, участка фронта.

Более того, великий князь не без раздражения посоветовал дипломатам заниматься своим делом и не лезть в вопросы стратегии.

— Эти вопросы, — безаппеляционно заявил он, — я предпочитаю решать путем сношений только на военной почве, притом исключительно между главнокомандующими. Да и не можем мы одни захватить Проливы ни под каким видом!

А Сазонову разъяснили, что завоевания Константинополем и Проливами надо добиваться дипломатическим путем.

«Решение вопроса военными силами, — говорилось в ответе Ставки, — потребует совершенно особой военной операции, определить объем которой в настоящее время представляется весьма затруднительным».