Прошедшие войны

Арачаев и его друзья по неволе были первыми заключенными в этих местах. Не было никакого порядка и организации. Не было никаких условий для труда, не говоря уже о жизни. Заключенные всю свою жизнь и ненависть вымещали друг на друге. Днем и ночью не прекращались драки, стычки, убийства.

На второй день утром повели всех одновременно в баню. В узком темном холодном помещении, где не было никаких условий для мытья, их всех заставили раздеться и переодели. Теперь они все стали внешне одинаковыми. Одежда была в основном стандартной, рассчитанной на среднего человека, и поэтому Цанка в арестантской одежде выглядел как пугало: все было коротким, узким, все давило и сжимало.

Цанка представлял, что условия будут примерно такими, как в Грозненской тюрьме. Теперь он понял, что это совсем другое место, это другое время, здесь другие законы и обычаи. Заключенные сразу разделились на политических и блатных. Хотя Цанка проходил по делу как политический, все знали, что он далек от нее, — и заключенные, и их стража. С первого дня он занял независимую позицию.

Самым главным объектом раздора стала металлическая печь, стоявшая посредине барака. Так называемые блатные сразу захватили все места вокруг нее, потом стали жестоко выяснять отношения между собой. Драки продолжались днем и ночью. Убийство человека стало обычным делом. Ночью в темноте никто не мог ничего понять, в основном все делалось исподтишка. Как молодые петухи, дрались все не на жизнь, а на смерть. Каждое не так сказанное слово, косой взгляд или жест вызывали бурю эмоций.

С первого дня около Цанка обосновался Бушман. Только теперь Цанка смог разглядеть этого маленького, хилого от природы мужчину. Его близорукий взгляд рассеянно и испуганно бегал в темноте по бараку. Ему было лет тридцать пять-сорок, лысая голова имела продолговатую форму, оттопыренные уши казались приклеенными, до того они были большими и пухлыми. Выпуклые большие карие глаза постоянно бегали, моргали.

— Цанка, Цанка, неужели мы так и будем спать здесь у самой стены? Мы ведь здесь к утру околеем.

Цанка молчал. Безысходность и печаль овладели им. Ему было больно и тяжело. Ему стало страшно. Он понял, что пять лет он здесь не выживет. Он потерял веру в себя, веру в жизнь, в будущее. Ему было постоянно холодно. Мерзкая, скудная еда отравила весь его и без того ослабленный организм. Он буквально пал духом. Ему было все равно. Он машинально делал все, что делали другие, и ждал только ночи. Ночью он еле доползал до своего места, падал и моментально засыпал, ничего с себя не снимая, даже наоборот, кое-какую утварь наматывал на голову и ноги.

Ночью ему снились дом, мать, дети, жена, родственники. Сон был единственным спасением в этой омерзительной жизни. Однако его тоже не хватало. Измученный организм не мог восстановиться. Ни одного дня, ни одного часа не было свободным. Все делалось по команде, в коллективе. Цанка, как и любой чеченец, не принимал коллективных действий, не любил групповщины. Однако внутренний мир Цанка мало кого интересовал. Любое противодействие заключенными каралось жестоким образом. Провинившихся сажали в карцер. Через неделю из карцера приводили полудохлого обмороженного человека, который уже не мог не вставать, не ходить и даже не мог есть. Поэтому у Цанка интуитивно были подавлены все внутренние чувства, он жил понятиями толпы заключенных, то есть рабов. Первые две недели они обустраивали территорию, что-то достраивали, что-то доделывали. За это время начались меняться отношения. Кто имел какую-либо специальность или был грамотным или шустрым, как Бушман, те устроились на теплые места. Бушману повезло больше всех — он стал вроде учетчика-писаря у вольнонаемных. Последние жили на территории колонии, но условия у них было гораздо лучше, чем у охранников, и разумеется, чем у заключенных. Вольнонаемные должны были из породы, добытой заключенными, вырабатывать непосредственно золото.

Бушман хотел как-то пристроить на теплое место Цанка, но безграмотность и кавказское происхождение не внушали начальству доверия. Тем более, как выразился один из начальников колонии, если и такие будут «в тепле», то кто принесет породу.

Начальником колонии, или как ее в первый год называли — экспедиции, был человек гражданский, тоже, как и Бушман, москвич, и тоже по специальности физик. Андрей Моисеевич умудрился вступить с ним в контакт и, несмотря на все протесты военных, он имел самые широкие привилегии. В конце концов через месяц он стал заведующим котельной и уже спал не в общем бараке, а в своей отдельной каморке. Однако ел он со всеми заключенными вместе.

К тому времени Цанка, как большинство арестантов, стали выгонять «на волю». Задача заключенных была добыть полную корзину мерзлой породы и принести ее на территорию. Добыча велась открытым способом. Мерзлый грунт не поддавался ударам кайла. Руки леденели, каждый удар отдавался тупой болью по всему телу.