Простая речь о мудреных вещах

Движенья нет, сказал мудрец брадатый,Другой смолчал, и стал пред ним ходить.

В своей филиппике за науку вы как будто не дозволяете ходить перед учеными отрицателями движения; вы не позволяете произносить ни слова о системе Дарвиновой никому, у кого нет в руках микроскопа или скальпеля, кто не может рассуждать, разбирать, девять или десять хвостовых позвонков у macacus inornatus.

Позвольте Вам заметить, что законы логики принадлежат одинаково специалистам и не специалистам, и восклицанием procurataui не следует казнить неспециалистов, – оглашенных, относящихся с должным почтением к вопросам той или другой науки.

Я осматривал на днях строящийся храм Спасителя, и думал о вашем запрещении: не архитектор, я не могу ценить вполне ту или другую красоту, или осуждать по правилам искусства то или другое безобразие, но соразмерности частей, отношение длины к ширине и высоте, – помилуйте, – эти явления подлежат общему суду. Так и ваша наука имеет стороны, доступные для всякого образованного человека.

* * *

Прочитав внимательно Ваше письмо, я осмеливаюсь стоять на своем и повторить свое мнение с подтверждением.

Дарвинова система рассматривает и объясняет природу, или, лучше сказать, царство животных, как оно есть, и предлагает догадку о его происхождении; другие системы рассматривали и рассматривают его иначе; вот третья, на вчерашнем почти с почти съезде естествоиспытателей, в Лондоне, обращает внимание, что «в нашей атмосфере есть частицы, которые не поддаются ни микроскопическому, ни химическому анализам, которые не помрачают воздуха, и которые, тем менее, существуют. Должно ясно отдать себе отчет, что между микроскопической и истинно молекулярной гранью есть свободное пространство для бесконечных видоизменений и комбинаций. В этой-то области располагаются полюсы и силы могут свободно действовать, и встречают подходящий стимул в удобной среде, ими определяется сначала зародыш, а потом полный организм. Ясно, что за настоящими пределами микроскопического исследования, лежит неизмеримое поле для упражнения воображения. Впрочем, только привилегированные умы, знающие, как пользоваться свободой, не злоупотребляя ей, способны работать здесь с какой-либо пользой».

Дарвин представил не систему, а гипотезу о системе, где по некоторым, положим, многим, открытым им данным, из бесчисленной цепи колец, ниже ни в каких двух, не представлено им строгой научной связи, какая требуется системой. А вся система должна бы представить ведь полную генеалогию природы по всем ее царствам!

Сам Дарвин говорит, что даже, в венце системы, «между человеком и низшими формами, от которых произошел он, до сих пор не открыто еще соединительных звеньев»[222].

Или: «что касается до величины тела или силы, то мы не знаем, произошел ли человек от какого-нибудь сравнительно малого вида обезьян, вроде шимпанзе, или от такого мощного, как горилла. Поэтому и не можем сказать, стал ли человек больше и сильнее, или, наоборот, меньше и слабее своих прародителей»[223].

А с кем мнимые прародители находились в ближайшем родстве, – ни слова, и т. д. Дарвин не указывает даже на деда[224]

.

Не станем останавливаться и затрудняться временем, которое потребуется для пополнения, подтверждения (со всеми спорами) намеченной гипотезы; положим, что это, через сколько бы то ни было лет, будет достигнуто: беспристрастный посторонний наблюдатель, пожалуй, профан увидит, с благодарностью к почтенным труженикам науки, последователям Дарвина, тождество, единство закона, всемирную аналогию, соответствие, – которые напечатлеваются по каким-то таинственным законам на всех, даже случайных, временных явлениях в жизни, но чем же докажется происхождение одной формы от другой, спросит он, как спрашивает и теперь? Кто видел это происхождение, кто был крестным отцом? Дарвин показывает постепенности творения, утверждает, что одно произведение, существо, растение, животное, сложнее, совершеннее другого, но по какому праву он утверждает, что они произошли одна от другой, – это только его догадка!

Догадка, гипотеза постепенного происхождения в царстве животных станет рядом с аксиомой аналогии, господствующей во всей вселенной, и подтверждаемой беспрестанно всеми открытиями. Немудрено предвидеть, кто кого переспорит, на чьей стороне останется победа.

Наконец и аксиома, и гипотеза, за океаном тысячелетий, должны умолкнуть со страхом и трепетом пред роковыми вопросами о начале происхождения, о начале аналогичного закона: откуда первоначальное вещество, как возникла в нем жизнь и началось именно это развитие, как и чем оно кончится? То есть наши потомки через миллионы тысячелетий найдутся с теми же недоумениями, в том же положении, в каком находимся мы и теперь, останавливаясь на одних позитивных науках.