Простая речь о мудреных вещах

так как первое начало исключительно до сих пор господствовало в науке, и так как зоология и ботаника его эксплуатировали до дна, и дошли только до ревизской сказки организмов, именуемой систематикой, и в своих попытках выше табели о рангах в классификации не выработали, то естественные науки сделают поворот: они станут разрабатывать иную возможную точку зрения, и посмотрим, не будут ли с ней счастливее… Для вас, как для историка цивилизации и науки (теория Дарвина) должна бы являться необходимостью, естественным шагом развития, периодом, который должна прожить наука, и необходимо проживет, и тем более впадет в крайности, чем более лиц будут поддерживать реакцию статьями и отзывами о Дарвине, подобно написанным вами».

Очень рад, что мог порадовать Вас, любезнейший рецензент, не только скорым, но даже заблаговременным исполнением Вашего лестного ожидания: слишком сорок лет назад вот что я писал в своих афоризмах относительно истории:

«В истории царствовал доселе эмпиризм, и необходимо. Только с эмпирическими познаниями можно строить системы. Пусть работают эмпирики, собирают, очищают, распределяют события: тогда из самой истории явится и разовьется ее система. Прикладывать историю к готовой теории – то же, что класть ее на прокрустово ложе. Это наука даже в руках эмпириков начнет теперь переменять лицо свое. Она занимается теперь еще разностями, экземплярами, – но их естественно будут подводить под итоги и уменьшать число собственных имен. Одни опыты будут удачнее других».

Не хотите ли послушать еще нечто, ближе подходящее к вашим pia deaideria?

«(Тогда) откроется положительно то, что теперь предугадывается: везде царствует один закон. Монархический, республиканский образ правления, торговля, изящные искусства развивались и развиваются по тому же закону, по которому развивались и развиваются царство прозябае-мых, ум человеческий, планетная система, язык, наука истории и пр., и пр.»

«Все (частные) истории могут быть вытянуты параллельными линиями своего рода: все они суть виды одного рода и находят себе разительное подобие в развитии царств природы».

Наконец вот, что было сказано в заключении вступительной лекции на кафедре всеобщей истории, в 1853 году (тем курсам, замечу кстати, где были: Станкевич, Строев, Константин Аксаков, Бодянский и проч.):

«Сотворение мира физического происходило высоким порядком, – это сказует нам Моисей, и объясняют и доказывают Лаплас, Кювье, Филарет. Царство прозябаемых, например, возможно прежде животных, а суша устроилась, когда слились воды; свет сосредоточился по разделении хаоса, и за вторым днем не мог следовать пятый, но третий. Так верно происходило и в истории. Верно дух человеческий так же постепенно выделывался, как природа; верно действия его составляют такую же непрерывную цепь, какую составляют естественные произведения, в которой всякое кольцо необходимо без излишку и недостатку, держится всеми предыдущими и держит в свою очередь все последующие; верно и для сотворения природы нравственной есть вторые шесть дней творения, коих историком должен быть новый Моисей».

Пересмотрите мои исторические афоризмы, и вы найдете там, может быть, еще что-нибудь в оправдание мое по второму пункту[221].

По третьему, философическому, пункту Вы сосредоточиваете смысл вашего обвинении в совете «не передавать в легкой форме насмешливых заметок на унижение и посмеяние строго научную и философскую попытку человеческого ума, и ума гениального, на растерзание тем, которые не обладают ни достаточным знакомством с научными исследованиями и требованиями, ни достаточной подготовкой, чтоб быть судьями дела».

Отдаю на Ваш суд, нужен ли этот совет, может ли он быть подан сказавшему:

«Ученым противникам своим Дарвин принесет верно много пользы, как они приносят ему».

«Дарвин оказал, может быть, великую пользу науке о природе, подметив и подобрав наибольшее количество… аналогий. Окенову систему натуральной философии можно много ими дополнить или иллюстрировать».

«Не говорю о том, в какой степени обогащается наука о природе, сравнительное естествоведение, обширными, разнообразными наблюдениями и открытиями Дарвина».

По какому же праву спрашиваете Вы меня, имею ли я «основание предполагать, что и из теории Дарвина в окончательной ее форме не вырабатывается таких же простых, ясных данных, относительно биологических форм, какие выработали геология и астрономия по предметам своих исследований, с которыми вы тоже помиритесь с религиозной точки зрения, как помирились с неподвижностью солнца».

Помилуйте, не то же ли самое сказал я, даже не с вашей воздержностью и неизвестностью, а с твердым убеждением еще в следующих словах:

«Я уверен, что между внимательными читателями Дарвина найдутся многие, которых поразят не выводы его, не суммы, а посылки, слагаемые, и эти читатели, видя воочию раскрываемые пред ними законы природы, почувствуют живо тот страх Божий, который почитается началом премудрости».