Простая речь о мудреных вещах

Он был уже старых лет и все дозволял себе, потому что ничему не верил. Сей старый грешник отвергал даже бытие Вышнего Существа. Я поехал к нему с князем, надеясь найти в нем по крайней мере рассуждающего человека; но поведение его иное мне показало. Ему вздумалось за обедом открыть свой образ мыслей, или, лучше сказать, свое безбожие, при молодых людях, за столом бывших, и при слугах. Рассуждения его были софистические и безумие явное, но совсем тем поколебали душу мою. После обеда поехал я с князем домой. “Что, – спросил он меня, – нравится ли тебе это общество?” – “Прошу меня от него уволить, – отвечал я, – ибо не хочу слушать таких умствований, кои не просвещают, но помрачают человека”. Тут казалось мне, что пришло в мою голову наитие здравого рассудка»…

Фон-Визин решил заняться религиозными вопросами. В это время ему с начальником своим следовало переселиться в Царское село. Послушаем его самого:

«Первое утро открыл я Библию, и мне как нарочно встретилось место, которое весьма приличествовало моему намерению, а именно глава 17 Второзакония: и да будут тебе словеса сия, яже аз заповедаю тебе днесь, в сердце твоем, и в душе твоей; и да накажеши ими сыны твоя, и да глаголеши о них седяй в дому, и идый путем, и лежа, и воз-стая» (Втор. 17, 7).

«Сие встретившееся мне толь кстати место из Священного Писания наложило на меня долг всякую минуту посвятить испытанию о Высшем Существе. Время было прекрасное, и я положил каждое утро ходить в сад и размышлять. Однажды в саду встретил я в уединении гуляющего Григория Николаевича Теплова[238]

, с коим я уже познакомился в доме начальника моего. Григорий Николаевич пригласил меня ходит с собою. Он достойно имел славу умного человека. Разум его был учением просвещенный; словом, я с великим удовольствием пошел гулять с ним по саду, и он говорил мне, что желает слышать комедию мою в своем доме. читанную мною. Я обещал сделать ему сию услугу. Он спрашивал меня, кому я ее читал? Я перечел ему всех поименно, и не скрыл от него, сколько смущает душу мою посещение графа ^***.

«Я намерен сию беседу описать здесь, сколько могу припомнить.

Я: Я вижу, что безбожники разделяются на несколько классов: одни суть невежды и глупые люди. Они никогда ничего внимательно не рассматривают, а прочитав Вольтера (а ныне Дарвина), и не поняв его, отвергают бытие Божие для того, что полагают себе славой почитаться выше всех предрассудков; ибо они считают предрассудком то, чего слабый их рассудок понять не может.

Гр. Ник

: Сии людишки (слышите, фельетонисты, как называли вас, сто лет назад, умные люди!) не неверуют, а желают, чтобы их считали неверующими; ибо вменяют себе в стыд не быть с Вольтером одного мнения. Я знаю, что Вольтер развратил множество молодых людей в Европе; однако, верьте мне, что для возвращения нет нужды ни в Вольтеровом уме, ни в его дарованиях. Граф, у которого вы обедали, сделал в России разврата не меньше Вольтерова, имея голову довольно ограниченную. Я знаю, что молодого, слабенького человека может развратить такой, кто еще ограниченнее графа: пример сему видел я на сих днях моими глазами.

Я: Позвольте спросить, Ваше Превосходительство, как это было?

Гр. Ник: На сих днях случилось мне быть у одного приятеля, где видел я двух гвардии унтер-офицеров. Они имели между собой большое прение: один утверждал, другой отрицал бытие Божие. Отрицающий кричал: “нечего пустяки молот; а Бога нет”. Я вступился и спросил его:

“Да кто тебе сказывал, что Бога нет?” – “Петр Петрович Чебышев вчера на гостином дворе», – отвечал он. “Нашел и место”, – сказал я.

Я

: Странно мне кажется, что Чебышев на старости вздумал на гостином дворе проповедывать безбожие».

Остановимся здесь и спросим: не точно ли те же проповеди, только еще в боᅧльших размерах, повторяются ежедневно в наше время, если не в гостинном дворе, то в кабаке иного журнала, или в распивочной и на вынос иной газеты, и разве не такие же доказательства приводятся нашими уездными и замоскворецкими нигилистами?.. Белинский сказал, Писарев так думает.

Фон-Визин говорит в начале своей исповеди: «Да не будет в признаниях моих никакого другого подвига, кроме раскаянья христианского: чистосердечно открою тайны сердца моего, и беззакония мои аз возвещу. Нет намерения моего ни оправдывать себя, ниже лукавыми словами прикрывать развращение свое!.. Почитаю за долг не открывать имени тех, кои были орудием греха порока моего, ниже имен тех, кои приводили меня в развращение: напротив того со слезами хранили ко мне долговременное дружество, кои имели в болезнь мою о мне сострадание, и кои наконец наставлением и советом своим совращали меня с пути грешника и ставили на путь праведен».

* * *

Мерзляков.

Цари, склоните слух? Склоните слух, народы?

Разлейтесь огненны слова:

Иеговб, Иеоговб!

Ему пою! Ему хвала – земля и воды!

* * *